Лики старых фотографий, или Ангельская любовь - Юлия Ник

не понимаешь, о чём ты говоришь. Мужики — это такое…

— Прекрати. Я уже не ребёнок. Я работаю и почти хорошо содержу себя. Я, конечно, вам всем столько должна и так благодарна, что даже не знаю, когда я вас отблагодарю, но, пожалуйста, не надо. У тебя — своя жизнь, а у меня — своя. И хватит меня учить. Ты для меня не авторитет никакой. Точка. Мне пора, я очень опаздываю, придётся бежать теперь.

— Настя! Подожди… — но Насти уже и след простыл, калитка, громко стукнув о столб, выпустила её и звонко защёлкнулась на щеколду.

Единственное, что порадовало Ларика во всей этой истории: это, что он «с дуба-таки рухнул». Но всё остальное? Как же она его уязвила!

К слову, люди часто упрямо не хотят принимать к сведению, что каждый из нас в какой-то момент оказывается под пристальным, буквально с лупой, наблюдением. И люди совсем не дураки. И ты совсем не чемпион по маскировке на глазах у ближайших к тебе родных, друзей, соседей. Сколько угодно можно себя морально оправдывать, утешать, доказывать, но когда-то придётся отвечать по всем счетам совести. И стыдный или позорный грех свой придётся тебе нести до логического завершения: до покрытия твоего греха чьим-то великодушным прощением, до своего раскаяния перед кем-то, или до личной своей свалки, чтобы похоронить очередной грех среди прочей своей мерзости. Но он с тобой будет всегда, уроком для души или упрёком совести. Только так совершенствуемся мы.

И мир вместе с нами совершенствуется.

Или совсем не совершенствуется, а подталкивается всеми, и нами в том числе, — а может и «во-первых, именно нами» — в пропасть духовного хаоса.

— Ладно, Настюшка, ладно. Но я тоже упрямый уродился. Посмотрим ещё. Главное, что я с дуба рухнул!

Облупившаяся по углам штукатурка старой аркады на входе в парк восстанавливалась штукатурами в первозданной красоте, и реечные вращающиеся воротики в парк были уже покрашены свежей краской. Как-то архаично, но мило это всё выглядело, старая купеческая Челяба, казалось, улыбнулась со старинной наивной открытки. Колесо обозрения возвышалось по-монгольски яркой разноцветной пестротой новых подвесных люлек где-то в конце центральной аллеи. Ларик глянул на часы, несмотря на обстоятельный телефонный разговор с Витьком, он успевал даже мороженое купить, чего ещё-то делать на этой вертушке? И сколько там придётся болтаться, пока все точки над «i» поставятся?

Мороженое было самое простое, брикет пломбира с двумя вафлями, правда продавщица сказала, что они с изюмом.

— Илларион, привет. Я думала, что опоздала, — Ларик сразу её и не узнал. Жанна была в тех самых, целую зарплату Ларикова отца стоивших, простроченных тёмно-синих штанах, которые он видел когда-то на Привозе и в лёгкой розовой трикотажной кофточке. На Привозе их называли почему-то футболками, и стоили они тоже хренову тучу денег. На ногах у неё были легкие открытые с ремешками туфли, которых он и на Привозе не видел, а на голове клетчатая кепка с длинным козырьком. Ничего хипстерского в ней не было, перед ним стояла просто смелая и раскованная девчонка.

На неё оглядывались. Конечно, она резко выделялась из толпы сверстниц, одетых в основном в юбки, платья и сарафанчики, и на вкус Ларика, выглядела она гораздо лучше, чем вчера.

— Привет. На, угощайся, и пойдём, где тут билеты-то продают?

— Прямо возле колеса есть касса, вроде. Мы с девчонками там билеты покупали.

Возле кассы собралось немного народу, по мере опускания люльки, оттуда выходили уже «обозревшие» и входили в неё другие желающие, люльки двигались очень медленно, без остановки, все всё успевали. Жанна и Ларик сели напротив друг друга, «для равновесия», как сказал служитель, закрывший за ними цепочку ограждения

— Как вы доехали вчера?

— Нормально доехали. Тут ехать-то час. На нормальной машине — вообще полчаса.

— А какую машину ты считаешь нормальной?

— Нормальной? «Волга», «Москвич» и «Победа». «ЗИМ» ещё есть. Говорят, скоро начнут новую машину выпускать, «Жигули» какие-то. В Тольятти завод построили. По мне — так любая хороша, если купить можешь.

— А ты можешь? — Жанна склонила голову набок.

— Я — нет. Что ты глупые вопросы задаёшь? Отец, вроде, дождался очереди. На «Волгу» стоял. Но говорят, что их вот этими самыми «Жигулями» заменят, не хватает «Волг». Тебя это сильно интересует на самом деле?

— Я думала, что тебя это интересует?

— Нет. Поважнее дела есть, — Ларик с удовольствием слизывал мороженое, прохладно-сливочно ласкающее язык.

— Какие? — Жанна лениво разворачивала брикет.

— Ты же всё обо мне от отца знаешь. Чего повторяться?

— То есть, никаких таких особых планов у тебя нет, как я поняла?

— А что, нужны какие-то особые планы обязательно? — Ларик наблюдал, как загружались в люльки новые желающие

— Для настоящего мужчины — конечно, — Жанна, улыбнувшись, склонила голову к другому плечу.

— Ну, значит, я — не настоящий. Но я себя устраиваю так-то, в общем и целом, — колесо уже поднялось до середины окружающих площадку сосен.

— Так о чём ты собирался со мной поговорить? Отец буквально заинтригован: не руку ли и сердце ты мне сегодня собираешься предложить, то есть попросить, наоборот?

— Слушай, Жанна, давай мы эту тему развивать не будем. Мало ли чего хотят твои родители. Всё равно нам самим решать свою жизнь. Так?

— Ну не скажи. Это кому, как повезёт, — Жанна внимательно рассматривала копошившихся внизу человечков. — Вот моему отцу все кажутся вон такими муравьями, как сейчас выглядят людишки внизу. Они ему такими и вблизи кажутся.

— И тебе тоже?

— Что «тоже»?

— Тебе люди тоже такими же муравьями кажутся?

— Иногда да. Но много и нормальных есть.

— А ты своему отцу какой кажешься? Он же тебя любит. Что? Тоже муравей?

— В каком-то смысле и я. И ты. И мой брат. Он всех расставил на своём шахматном поле и собирается активно и удачно играть. Он сейчас в самой силе, как он говорит. Ставки высоки. И мы будем последними дураками и неудачниками, и даже сволочами, по его мнению, если не поможем ему в этом деле. На тебя он тоже рассчитывает.

— А мать твоя — тоже фигура на поле?

— А как же? Она — Ферзь! Ходит, как хочет.

— А он?

— А он? Почти как она, тоже, куда хочет, туда и ходит с её разрешения. Только на одну клеточку. Я же тебе уже объясняла тактику и стратегию. Если бы мать была мужиком…О-о-о, тогда бы — да! Тогда бы она нами подви-и-игала. Кстати, ты ей очень понравился. А она тебе?

— А она мне — нет.

— Почему? Ты боишься её, как будущую тёщу?

— Глупости.