Отвергнутый дар - Салли Боумен

Эдуард отвернулся. Он разозлился, его так и подмывало ответить, что Луизе-то удалось заставить французский свет признать и принять ее, несмотря на ее происхождение и предков, но он сдержался.

– Место мальчика – рядом со мной, – сказал он упрямо. – И только это для меня сейчас важно.

– Но как же такое возможно? – Луизу распирало от негодования. – Разумеется, ты к нему привязался, но ты же не можешь не видеть! А его акцент, Эдуард? Ему ведь, знаешь, до конца от акцента никогда не избавиться. И вид у него такой неприветливый, взгляд бегающий – никогда мне в глаза не смотрит…

– Просто потому, что при вас он стесняется и робеет, – вздохнул Эдуард. – Кстати, почему бы вам не попробовать? Позвольте его сюда привести. Попытайтесь его разговорить. Увидите – когда на него ничего не давит, он становится очаровательным. Маменька, это же ваш внук, неужели вы хоть раз не сможете переступить через предрассудок?

Воцарилось неловкое молчание. Луиза наградила его долгим задумчивым взглядом. Он видел, как она обдумывает ответ, как взвешивает все плюсы и возможные минусы такой встречи. В тот миг, когда мать опустила глаза и покорным жестом выразила согласие, он понял: она наконец признала, что он ей необходим.

Эдуард с горечью на нее посмотрел. Когда ребенком он отчаянно нуждался в ее любви и предлагал ей свою, она от него отворачивалась. Всякий раз. Теперь уже ей от него было что-то нужно, и она с готовностью уступала. В его любви она и сейчас не нуждалась – только в советах, в его финансовом гении. Что ж, подумал он холодно, тоже сделка – в своем роде.

– Хорошо, Эдуард. Приезжай с ним через неделю на чай. Попытаюсь – ради тебя.

Так она дала знать, что капитулировала и признала: расстановка сил между ними изменилась в его пользу. Наблюдая за ней, Эдуард задался вопросом: она хотя бы понимает, что спохватилась слишком поздно?

Грегуар не хотел ехать к Луизе. Визиту в Фобур-Сен-Жермен он противился с упрямством и упорством, удивившими Эдуарда.

– Она меня не любит, – повторял он жалобно, – я знаю. Не хочу я к ней ехать.

И никакими уговорами Эдуард не мог одолеть это сопротивление. В день визита Грегуара подготовили со всей тщательностью – сделали новую прическу, и он вымылся под личным присмотром камердинера Джорджа, впрочем, без особого рвения. Мальчика облачили в новый костюмчик из серой фланели, галстук, белую рубашку и безукоризненно начищенные ботинки. Всю дорогу до Парижа он просидел на заднем сиденье с замкнутым выражением, сложив руки на голых коленках. Эдуард так и эдак пытался его разговорить, заставить расслабиться – впустую. Грегуар упорно отмалчивался. Когда машина остановилась у дома Луизы, Грегуар испуганно воззрился на Эдуарда; тот взял его за руку и пожал.

– Полчаса, Грегуар, всего полчаса. Не нужно бояться.

Грегуар вошел в дом на негнущихся ногах, словно кукла. В гостиной он долго не решался сесть, а потом, когда Луиза в своем розовом шелковом платье вплыла в комнату, так растерялся, что забыл встать. Он вспомнил, но уже с запозданием, и неуклюже вскочил, едва не опрокинув маленький столик в форме подковы.

– Грегуар, как мило, что ты меня навестил. Садись, садись, пожалуйста…

Луиза поправила столик – возможно, чуть-чуть нарочито. Грегуар залился краской и медленно опустился на стул.

– Что ж, Грегуар, мне не терпится тебя послушать. Ты должен мне все-все рассказать. Что ты делаешь, и хорошо ли тебе в Сен-Клу, и как продвигаются занятия. Ты прилежно учишься? Эдуард учился усердно, но ведь мой милый Эдуард был очень умным мальчиком…

Так она начала и продолжала в том же духе. Эдуард беспомощно следил за ней, а Луиза бомбардировала Грегуара вопросами, на которые тот, заикаясь, отвечал все короче и односложней.

Две горничные сервировали стол к чаю. Грегуар балансировал на самом краешке стула. Луиза разливала из серебряного чайника в чашки севрского фарфора.

– Эдуард, передай, пожалуйста, Грегуару – да, поставь на столик – вон там, спасибо. А теперь не хотите ли отведать вот этих? – Она показала на серебряное блюдо с малюсенькими бутербродами с огурцом. – Или этих? – Еще одно блюдо с изысканно разложенными бисквитиками, и третье – с миниатюрными patisserie[14]. – Английский чай. Эдуард обожал английский чай, когда мы жили в Лондоне. А мальчикам ведь всегда хочется есть, правда? Итак, Грегуар, чем тебя угостить? Я специально для тебя выбирала…

– Спасибо, мадам, ничем… – ответил Грегуар, подняв худенькое личико и сжав губы.

– Ничем? – Луиза изобразила удивление. – Правда ничем? Ну, конечно, ты, может быть, не привык… Эдуард, прошу тебя.

Эдуард привстал, взял бутербродик и мрачно опустился на стул. Грегуар не мог пошевелиться из-за шаткого предательского столика в форме подковы, на котором стояли тарелочка, чашка и блюдце севрского фарфора. Мальчик застыл, убрав ноги под стул и прижав руки к телу.

– Так скажи, Грегуар, – весело спросила Луиза, нарушив молчание, – если ни латынь, ни арифметика тебе не по вкусу, то что же ты любишь? Ведь что-то, вероятно, тебе по душе?

– У Грегуара золотые руки, – поспешил вставить Эдуард. – Он умеет разобрать и собрать часы. И автомобильный мотор – тут ему Франсуа помогает, правда, Грегуар?

– Бывает. – Грегуар угрюмо уставился в пол. – Теперь он мне не нужен, я и без него справлюсь. На той неделе я сам разобрал и собрал мотор у «Порша». А дядя Эдуард обещал, что скоро даст мне поработать с «Астон-Мартином». Это моя любимая марка.

То была его самая длинная фраза за весь день. Эдуард прочитал в его глазах отчаянную мольбу о поддержке. Луиза, вероятно, тоже ее заметила, потому что коротко рассмеялась и сказала:

– Как мило, Грегуар! Но я имела в виду не совсем это. У Эдуарда, не сомневаюсь, и без тебя хватает автомехаников… О, у тебя пустая чашка. Быстро же ты успел выпить. Дай-ка я налью…

Такую откровенную грубость Эдуард уже не смог стерпеть; но не успел он открыть рот, как Грегуар встал, взял со стола чашечку с блюдцем и пошел к Луизе, которая, улыбаясь, подняла серебряный чайник.

Не дойдя до нее полуметра, Грегуар уронил чашку, которая ударилась о пол и разлетелась в осколки. Луиза огорченно вскрикнула, Эдуард поднялся, а Грегуар застыл на месте, уставившись на черепки. «Нарочно или нет?» – подумал Эдуард, но решить не мог, так быстро все это случилось.

Грегуар отвел взгляд от разбитой чашки и посмотрел на Луизу.

– Простите, – сказал он, изобразив голосом огорчение, – она разбилась. Какой же я неуклюжий.

Как он ни старался скрыть вызов, голос все-таки выдал его. Луиза поняла – и покраснела. Эдуард тоже понял и окончательно убедился, что чашка упала не случайно.

Больше об этом не говорили, и вскоре гости откланялись. Всю дорогу Грегуар просидел молча, но на подъезде к Сен-Клу вдруг тревожно спросил Эдуарда: