Актриса - Салли Боумен

— Эдуард. Ты веришь, что я люблю тебя? Скажи, что да. Поклянись мне, что веришь. Поклянись, что будешь верить.

Вместо ответа он нагнулся поцеловать ее, но она приложила руку к его губам.

— Нет. Ты должен это сказать. Я хочу услышать это. Всего один раз.

Она дрожала, и голос был немного громче обычного, словно для нее было чрезвычайно важно, чтобы он сказал то, что всегда считал самоочевидным.

— Я верю. Ты знаешь, что я верю. Дорогая моя, что случилось?

— Ничего. Я хотела быть уверенной. Сама не знаю почему, — сказала она. И снова легла на подушки, закрыв глаза. Эдуард лег рядом, озадаченный, но тронутый этой странной мольбой. Ему пришло в голову, что это первый раз она его о чем-то попросила, и эта мысль принесла ему внезапное ощущение счастья. Он поцеловал ее лицо и ощутил соленый вкус слез на ее щеках. Тогда он ласково вытер их рукой, глаза ее открылись, и она улыбнулась ему.

Эдуард обнял ее, и они лежали неподвижно. Больше не было произнесено ни слова, а через некоторое время дыхание Элен стало тихим и равномерным. Эдуард уверился, что она спит.

Он тоже закрыл глаза, и сознание погрузилось в темноту. В прошлом нередко бывало, что сон ускользал от него. В эту ночь он спал мирно, как ребенок.

Когда он проснулся утром, рядом с ним было пусто; Элен, которая приняла решение, покинула его навсегда.

Лондон — Париж

1959-1960

— На днях я собираюсь на ленч в новый итальянский ресторанчик, помнишь, я говорил тебе о нем.

Пойдем, а? Компания будет потрясающая.

— Спасибо, Льюис, мне не хочется.

— У меня билеты в «Ковент-Гарден» завтра на вечер. За ними все охотятся. Поет Каллас. Я тебя приглашаю.

— Спасибо, Льюис, мне не хочется.

— А сегодня в Олбани вечеринка, нас с тобой пригласили. Между прочим, это один из знаменитых лондонских домов. Там стоит побывать.

— Нет, Льюис. В самом деле не хочется. Ежегодный бал охотников в Оксфорде. Открытие ночного клуба в Мейфэре. Джазовый мюзикл на Честерской площади, по пьесе новоявленного модного драматурга, подвизающегося в театре «Ройял корт». Завтрак в Брайтоне. Бал в Дорчестере… После долгих месяцев затворничества в Париже, потом в Риме Льюис жадно наверстывал упущенное.

— В Глендиннингской галерее вернисаж для узкого круга. Обещают шампанское. Новые работы Соренсона. Говорят, потрясающие.

— Льюис, не уговаривай. Не пойду. К тому же завтра утром я должна позировать Энн.

— Подумаешь! Скажи, что не можешь. Не было печали, черти накачали эту самую Энн. Берегись, типичная лесбиянка.

— Льюис.

— Ну ладно, может, и не лесбиянка, просто вид у нее такой. Я не выношу ее.

— Но мы ведь живем в ее доме…

— В коттеджике, тут негде повернуться. Да я едва ее знаю. Ума не приложу, на кой мы ей сдались? И я-то хорош, клюнул на эту конуру…

— А мне нравится. Тихо. Спокойно.

— Да ведь тут собачий холод. Матрас на моей кровати жесткий как камень. В последний раз битый час не мог набрать воды в ванну, нацедил на самое донышко, чуть тепленькая.

— Зато камин есть. Замечательная вещь. А у меня постель очень удобная.

Льюис чуть покраснел. Наступило неловкое молчание. После подобных фразочек он терялся в догадках: она действительно так невинна или просто хочет его подразнить?..

На другой день он продолжил уговоры, теперь о переезде.

— Давай переберемся в «Ритц», закажем двойной номер. Кто нас тут держит? Отпразднуем там Рождество.

— Нет, нет. Ты переезжай, если хочешь, а я останусь.

— Нет уж. Мне велено за тобой присматривать. За тобой глаз да глаз. Еще сбежишь, как тогда, в Париже.

— Никуда я не денусь, Льюис. Ты же сам видишь. Это ты у нас уходишь, приходишь, я-то все время тут.

— Мне хочется, чтобы ты увидела Лондон. И чтобы Лондон увидел тебя. Неужели не скучно — торчать дни напролет в этой конурке? Так пойдешь в итальянский ресторанчик? Совсем скромный ленч. Ну очень тебя прошу…

— Не уговаривай. Мне хочется побыть одной.

— Понимаю. Причуды в духе Греты Гарбо.

— Если и причуды, то мои собственные, Льюис. Льюис больше не приставал. Но назавтра он снова приглашал ее с собой. И так изо дня в день. Он не отступал, терпеливо уговаривал. Премьера нового мюзикла. Вечеринка на пароходе. Прием у американского посла. Банкет в Гилдхолле. Прием у Шавиньи, будет представлена новая коллекция ювелирных работ Выспянского.

— Нет, Льюис, — все тот же равнодушный отказ в ответ на приглашения, ни при одном имени голос ее не дрогнул.

Так и шло. Льюис уходил один, на следующий день она иногда просила рассказать его о минувшем вечере. О банкете в Гилдхолле. И о приеме у де Шавиньи. Льюис улыбнулся:

— Шампанским поили потрясающим. За шампанское ручаюсь. Все сливки общества были там, как и следовало ожидать.

— Ну а сама коллекция? Вещи красивые? — спросила Элен, тут же вспомнив, как Эдуард показывал ей образцы.

— Наверное, — Льюис пожал плечами. — Я не слишком в этом разбираюсь. Потрясающие рубины. Дамы просто обмирали над этими рубинами, хотя все как одна были увешаны драгоценностями. Кавендиши — я с ними ходил туда — ухнули там все свои сбережения. Вообще-то они на драгоценности не падки. Еще бы, одна страховка чего стоит. Кавендиши предпочитают носить стразы. А вообще, — он состроил одну из своих бостонских гримас, — слишком много шума. Сам де Шавиньи тоже присутствовал, естественно с дамой, дизайнер, ее, кажется, зовут Жислен, фамилию не помню, в Нью-Йорке большой спрос на ее работы, так вот, на ней был целый бриллиантовый ошейник, бедняжка не могла повернуть голову. Люси Кавендиш сказала, что эта Жислен ужасно расстроила ее мать, затмив своим ошейником их семейные бриллиантовые реликвии аж из дома Романовых…

— Жислен Бельмон-Лаон, — вдруг произнесла Хелен. Потом чуть нахмурилась и переменила тему.

На другой день она была как-то нарочито спокойна и очень бледна. Льюис встревожился, его немного настораживало это упорное нежелание выйти из дома. Оно казалось ему все более странным. Боится кого-то или прячется?

А может, заболела, всполошился Льюис, иногда — он чувствовал — она была натянута как струна. Но неизменно твердила, что все в порядке, он напрасно волнуется; через несколько дней она действительно стала выглядеть лучше. Льюис снова стал выманивать ее из проклятого коттеджа. В этом была некая бравада: его задевало, что Хелен не огорчает его отсутствие.