Конклав - Роберто Пацци

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 ... 61
Перейти на страницу:

Нет, мы больше не умеем жить, как в прежние времена. Какими они были! Наша ситуация ни с чем несопоставима, спрессована умеренностью, что не выдерживает никакого сравнения, стиснута слишком громоздкой памятью о бедном скончавшемся папе… Как будет со следующим Святейшеством? Видишь, никак нам не договориться? Иногда мне кажется, что они не хотят выбирать последователя Петра, если, конечно, не считать, что их терроризирует и слишком долгое пребывание здесь.

– Преувеличиваешь, Владимиро, преувеличиваешь. Мы голосовали совсем не так рк много раз. Раньше конклавы проходили месяцами…

– Прошло целых семь дней!..

– Да что такое – семь дней?

– За семь дней Бог создал мир.

– Да, мы только-только начали понимать благодать здешнего затворничества… еще рано принимать его за избыток.

– Благодать в затворничестве, в запрете на общение с внешним миром? И тебе кажется, что они могут сладить с этим?

– Нужно быть здесь, внутри, не месяц, а не меньше целого года, чтобы родилось правильное решение.

– А кто будет руководить Церковью в это время?

– Да, она сама по себе будет руководиться; предоставим и верующим, наконец, оценить по достоинству своих пастырей, пока они отсутствуют, и их грехи.

– Это все рассуждения трапписта, не кардинала, ты тоже должен помогать конклаву; принимая кардинальскую шапку от папы, ты, как и мы, тоже принял на себя эту честь.

– Я-то как раз помогаю тебе; только ты этого никак не хочешь понять; разумные слова со временем становятся слишком светскими, похожими на те, что произносят сильные мира сего.

– Разве не мы, кардиналы, сильные мира сего? Разве не от этих людей, что заседают тут, зависит равновесие во многих правительствах? Разве не мы решаем участь тысяч партийных союзов, режимов, экономических структур? Во всяком случае, Италия уже открыла для себя силу медитации кардиналов – не без их влияния в некоторых городах проходят забастовки.

– Не занимайся инсинуациями, не надо произносить такое внутри этих стен – мир может рухнуть под тяжестью подобных слов: партии, профсоюзы, коалиции, экономика, индустрия. Если их для себя еще и конклав выберет – это будет так же смешно, как при замене гусиного пера на компьютер… Пусть хоть здесь язык не пачкается.

– Но я вынужден выступать посредником между двумя мирами, которые ты так упорно хочешь разделить! Да, знаешь ли ты, кто совсем недавно мне звонил с соболезнованиями по поводу Контарди? – премьер-министр. Тебе было бы интересно услышать, как он задавал вопрос за вопросом, как он был настойчив, когда хотел узнать имена, больше всего повторяющиеся при голосовании! И как ему хотелось узнать о комментариях каждого из нас в конклаве, и все это специально для того, чтобы оказать на меня влияние, чтобы подчинить меня себе.

– Ну да, а ты дал ему говорить, ты им всем даешь говорить всякую чушь – все это пустая болтовня, перемешанная с общими рассуждениями. И ведь всегда отвечаешь им «да», всегда отвечаешь им – «да». Святую ложь во имя правды!

– Неужели ты только так реагируешь на мою систему работы?

– Ты когда-нибудь кому-нибудь объявлял войну? А я, я когда-нибудь избегал выполнять свой долг? Вот уже более десяти лет как я продолжаю держать министерство, на что меня поставил святой отец, и только Бог знает, чего мне стоит повиноваться, оставив свою келью у Трех Фонтанов… Раньше выше меня был один только Бог для мира я уже умер, не существовал. Подумать только, этот легко ранимый человек вынуждает меня опять напрягаться и брать на себя новый груз, от которого я уже однажды освободился.

– Ты что, веришь, что мне ничего не стоит быть жандармом при Святейшей Коллегии, продолжать объединять практические и политические проблемы этого события?

Пайде замолчал. Предпочел больше не ранить своего друга: ведь по природе, человек он правильный и на верном месте. И постарался сменить тему разговора, удивляясь радикальности друга.

– Обрати внимание: затворничество – это радость, но нужно помогать распознавать ее, особенно тому, кто раньше не знал этого. Ты помещаешь свое тело в условия наслаждения, смакуя также и чувства. Учиться надо у нас, у северян. Мы живем там, в наших полупустынных странах, в щемящем одиночестве. Подумай, мне надо было пройти пятьдесят километров по моему острову, чтобы найти хотя бы одного человека, с кем можно было бы обменяться парой слов. Когда был ребенком, не видел людей годами – ни детей, за исключением моей сестры Карин, ни взрослых, кроме родителей и моих дедушек и бабушек.

– Слушаю тебя внимательно. Скажи, что я могу сделать, чтобы уменьшить суровость нашего заточения?

Пайде на мгновение замолчал, погрузившись в свои мысли. Веронелли, который все воспринимал только с практической точки зрения, понять его не мог. Правда, все-таки старался следовать за его мыслями, чтобы не расстраивать друга.

– Знаешь, в нашем одиночестве есть много табу, разделяющих человечество. Мы стараемся больше только потому, что нас мало…

– Но здесь, в Ватикане, нас не так уж мало. Кроме ста двадцати шести кардиналов есть еще сто десять персон различных титулов для услужения, двадцать домашних прелатов, сто солдат швейцарской гвардии, к тому же по одному секретарю на каждого Преосвященного, можно еще причислить сюда не входящих в конклав монахинь, которые работают на кухне.

– Да, это то же самое одиночество: там, на моем острове Сааремаа, вокруг меня была только природа, здесь же – один только Бог. С детства я видел Бога в море, в траве, по ночам – в звездах, в солнце северного сияния. Потом глаза смыкались, я смотрел внутрь себя и видел там…

Такое Веронелли было очень трудно понять. Пайде принимал его из-за сострадания к себе самому, не хотел слышать ничего чтобы не подходило к его излияниям, не хотел также и унизить его. А его старая голова, сформированная по типу ватиканской курии, не вмещала ничего, кроме себя самого. Это судьба большей части человечества – умереть прежде смерти, не быть способным к познанию нового, другого. Веронелли вдруг увидел этот предел и понял – бесполезно продолжать крутиться вокруг собственных вопросов. Надо прямо заняться главным.

– Знаешь, в моем детстве на моем острове – что составляло самое большое удовольствие для меня? Сауна, стоявшая на берегу озера за нашим домом. Я вместе со всеми, мы нагие, такие, какими сотворил нас Бог. В одном помещении – и печи, и ванны, всего было достаточно, не только березовых веников, стоявших тут же, за дверью… и хлест вениками по спинам!..

– Однажды в Хельсинки лютеранский епископ, у которого я гостил, послал меня нарезать веники; но тогда я только простудился, и все.

– Тебя не научили; сауна – это целое искусство. Надо поискать случай, чтобы повторить твой опыт, тогда бы я мог научить тебя сам.

– Где? Не думаю, что ты смог бы отвезти меня в Хельсинки.

– Да, не в Хельсинки. А здесь…

– Здесь?…

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 ... 61
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?