Последний поезд в Москву - Рене Нюберг

И в России, и в Центральной Европе евреи, как считает Слезкин, перешли в “местную религию”. Дети еврейской интеллигенции были, по словам известного сиониста Владимира Жаботинского, “безумно и безнадежно” влюблены в русскую культуру и вместе с ней в весь русский мир. Ассимилировавшиеся евреи были, по мнению Жаботинского, “единственными носителями и распространителями русской культуры” в Одессе. Употребление традиционных еврейских имен в Одессе считалось верхом идиотизма[61].

По Слезкину, переход в “пушкинизм” означал отход от родительской веры. Для поэта Осипа Мандельштама чистые и прозрачные звуки русской речи являли собой противопоставление “еврейскому хаосу” отцов[62]. Его отец, происходивший из Курляндии, “пробивался самоучкой в германский мир из талмудических дебрей”[63].

Овладение национальным каноном было признаком ассимиляции в Австро-Венгрии и, конечно, в Германии, где ассимиляцию еврейского населения пытались ранее отрицать, но где, в свою очередь, количество евреев было заметно меньше, максимум i%. С другой стороны, в Берлине, Вене и Будапеште процент евреев от всего городского населения составлял в 1890 году ю%. В 1939-м, для сравнения, еврейское население германского рейха составляло только четверть процента[64].

В 1770-х в еврейской среде Германии зародилось рационалистическое движение, выступавшее за принятие ценностей Просвещения и интеграцию в светское общество, стремящееся к равенству и отмене дискриминации. Главным идеологом движения, известного под названием “аскала” (ивр. Просвещение), был философ Мозес Мендельсон. Так возник реформистский иудаизм, который историк Михаэль Вольфсон причисляет к важнейшему наследию немецких евреев. После Второй мировой войны его центр переместился в США[65].

Автор “Популярной истории евреев” Пол Джонсон подчеркивает особые отношения евреев и немцев в интеллектуальном поле. По его утверждению, многим немцам трудно было принять тот факт, что у второго после Гёте крупнейшего немецкого поэта, Генриха Гейне, родившегося в еврейской семье, было “столь безупречное чувство языка”[66]. По известному утверждению Гейне, крещение было пропуском в европейскую культуру.

С другой стороны, самому Гейне пришлось обосноваться в Париже, поскольку в Германии он испытывал притеснения из-за еврейского происхождения. Также, к примеру, лауреат Нобелевской премии по химии [67] Фриц Хабер перешел в лютеранство в 1893 году, что не спасло его от нацистских преследований. Столкнувшись лицом к лицу с реальностью, Хабер писал Альберту Эйнштейну: “Никогда еще я не был настолько евреем, как сейчас”[68].

Исключенные из Версальского мирного договора Германия и Советская Россия заключили в 1922 году Рапалльский договор.

Вскоре после этого был убит министр иностранных дел Германии Вальтер Ратенау. Он считал евреев “одним из германских племен, как саксонцы или баварцы”, а крещение, равно как и сионизм, – проявлением трусости[69].

Переход в христианство или принятие крещения было одним из способов раствориться в русском обществе. Оно открывало широкие возможности для карьеры[70]. По свидетельству Солженицына, легче всего было перейти в лютеранство[71]. В романе Жаботинского “Пятеро”, действие которого происходит в Одессе, один из героев посещает сначала армянскую церковь, однако это кажется ему слишком экзотическим и вскоре он решает: “Сделаю, как все, поеду в Выборг к тамошнему пастору Пирхо”[72]. Лаура Экхольм также говорит о таком феномене, как “Finnish baptism”, то есть “финское крещение”. Она приводит пример поэта Осипа Мандельштама, который, примкнув к Финской церкви методистов, избежал ограничения, накладываемого на поступавших в Петербургский университет евреев (“процентная норма”)[73].

Для евреев в России лютеранство было самым естественным выходом из положения, поскольку лютеранство считалось также немецкой религией. Возможно, лютеранство привлекало евреев естественностью по сравнению с пышностью православия.

Крепостное право в России касалось в основном православных крестьян, чьи права и свобода передвижения ограничивались четкими правилами. Права евреев проживать на определенных территориях и заниматься определенными видами деятельности также были ограничены и предопределены сильнее, чем у какой-либо другой нации. Согласно Слезкину, евреи были самым притесняемым из всех меньшинств империи.