Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник) - Ариадна Борисова

– …и в то же время научиться с хирургической осторожностью устранять его мужские слабости.

«Боже мой, что или кого я обязана устранять с хирургической…»

– Увлечение Максима этой опасной женщиной надо остановить, Вера. В этот раз я вам помогу.

«Раиса Павловна надумала убить Ирину?!»

Речь свекрови была спокойна, лицо хладнокровно, но глаза жили отдельной яростной жизнью и пугали Веру, вызывая в голове кровавые видения ее вчерашних фантазий.

– Дальше вам придется действовать самой. В свое время и мне довелось помучиться из-за адюльтеров мужа, но я нашла способы их предупреждения. Мужчины полигамны, к этому нужно привыкнуть не опуская рук. Будьте выше обид. Попробуйте изменить свой облик, включите творчество, женскую интуицию. Не избегайте лицедейства, вертитесь, хитрите. Каждая ситуация индивидуальна…

Вера вздохнула с облегчением: чего не почудится от недосыпа и расстройства.

– Сделайте все возможное, чтобы сохранить семью. Ради вашего ребенка. Ради науки, в конце концов…

Не представляла Вера, как Раиса Павловна собирается ей помочь. Оказалось, просто: свекровь поговорила с Ириной по телефону, о чем после сама же невестке и сказала. Но не сказала о беседах, проведенных с сыном. Вера догадалась по его поведению. Муж перестал грубить и, хотя оставался немногословным, заметно подобрел. Выкроил из вечно занятого вечернего времени полчаса для общения с Олежкой, за что Вера была особенно свекрови благодарна. Нисколько та не потеряла на сына влияния. Максим любил мать и, гениальный, слабодушный, с поседевшими к сорока годам висками, продолжал ее слушаться.

Летом Дудинцевы отдохнули на море. Максим учил Олежку плавать, увлеченно строил с ним дворцы из песка. Кажется, начал к нему привязываться. Вера дала себе слово посвятить жизнь великой женской цели под кодовой аббревиатурой ОСС – Очень Счастливая Семья и готовилась во всеоружии встретить охотниц за чужими мужьями.

Мужчины пялились на Веру, похудевшую, с белозубой улыбкой на загорелом лице. Максим читал шутливые стихи о фривольных сероглазых одалисках. Скрывал за иронией ревность…

Андрей Порядин, обмолвился он, выбрал другой курорт.

– Один поехал?

– С Иринкой.

К осени Андрей объявил о женитьбе и попросил Дудинцевых выступить свидетелями на регистрации.

– Нельзя нам, – возразила Вера.

– Почему?

– Говорят, муж с женой рискуют подарить молодым свое счастье…

– А я и не знал, что ты веришь в глупые приметы, – недобро усмехнулся Максим.

…Когда сотрудница загса обратилась к молодоженам с сакраментальным вопросом «Согласны ли вы…», Андрей, к всеобщему смущению, уставился на Веру. Покашливая от неловкости, пособница Гименея дважды попросила рассеянного жениха дать ответ.

– Да, – встрепенулся он и опустил взгляд от высокой свидетельницы к невесте. Все вздохнули свободнее, Ирина откликнулась эхом: «Да». Новая ячейка советского общества прошагала к выходу под триумфальный марш…

На свадьбе Вера несколько раз сопровождала Ирину в туалет: от громкой музыки у невесты разболелась голова и подругу замутило. Напряжение между ними не исчезло, они едва обменивались односложными репликами. Вышли на улицу немного подышать свежим воздухом, а крыльцо в табачном дыму. Повернув обратно, Вера поймала конец чьей-то фразы:

– …не промах, женился на квартире с довеском, – и на говорившего зашикали.

Ирине снова стало дурно, снова побежали в туалет. Только тут невнимательная Вера увидела, что невестино платье подозрительно широко в талии. Не успела ни о чем подумать, кинулась утешать – Ирина расплакалась…

Они помирились, хотя вроде бы и не ссорились.

В ту ночь Максим не давал уснуть Вере до утра, словно это была их свадьба. Вера предполагала, что к возвращению страсти его вдохновили воспоминания грешной совести. Артистично подыгрывая (по совету Раисы Павловны не бежать лицедейства), холодным умом подсчитала примерные сроки Ирининого «довеска». Сроки сходились со временем смерти мамы и женского праздника. (С тех пор Вера возненавидела Восьмое марта, и Максим больше не дарил ей духов.)

Знает ли он?.. Вера внезапно испытала странную жалость к мужу. Ко всем мужчинам в его лице, так остро зависимым от непреходящей жажды, от вечного гона, который люди прикрыли человеческим чувством как фиговым листком. Приписали любовь к похоти из ханжеского стыда, нежелания равняться в этом с животными… Минут через пять Вера уже не размышляла о людском лицемерии. Максим, казалось, только что нашел ее, когда-то потерянную, и любил, и боялся вновь потерять. Любовь подтверждалась шепотом, слиянием, движением, и свет фонаря в щели не до конца задернутых штор вспыхивал сильнее…

В начале декабря Дудинцевы поздравили Порядиных с рождением сына, а перед Рождеством Раису Павловну разбил инсульт.

Она была чистюлей. Вера считала ее чересчур требовательной к приходящим уборщицам, теперь же у свекрови не стало переводных заказов, не стало и денег за чистоту платить. Максим нанял сиделку, но мыть полы в квартире Раисы Павловны, готовить, стирать Вере пришлось самой. Не потому, что муж не смог бы оплачивать труд домработницы – он мог, однако видеть в этом качестве больная пожелала невестку.

– Ве-ра, ты пусть уби-рай дом, ва-ри ты, – велела она.

Обращение на «вы» было забыто. К Раисе Павловне сложно возвращалось построение фраз, слова она произносила отрывисто, раздельными слогами. Инсульт нанес ощутимый удар по интеллекту, но властность и высокомерие не пострадали нисколько.

Дудинцевы сдали сына в детский сад. Канитель со свекровью не оставляла Вере надежд на скорый выход в школу. Речи не могло идти о переселении Раисы Павловны к себе и уж тем более – в дом инвалидов, Максим не потерпел бы ни того, ни другого. К матери он приезжал редко, отбояривался срочными делами. Что-то не складывалось у него то ли в лаборатории, то ли в отношениях с сотрудниками. Уж Вера-то знала манеру мужа говорить с людьми так, будто его мнение обсуждению не подлежит. Точка всех преткновений, конечная инстанция… В коллективе имелись роптавшие.

Максим привык сопротивляться навязанным жизнью обязательствам, но от других ждал неукоснительного выполнения долгов и обещаний. Поездки жены к Раисе Павловне были несомненно долгом. Носясь с вениками и пылесосом по ее дому, Вера и впрямь чувствовала мазохическое удовлетворение, словно каялась перед собственной матерью, о которой не позаботилась в ее последние дни. Свекровь тоже была старой женщиной и нуждалась в опеке…

Летом лечение в элитном пансионате и усилия медицинских авторитетов возымели действие: Раиса Павловна встала на ноги. Вера прогуливалась с ней по больничной аллее. Утром пятнадцать минут, днем двадцать, перед ужином десять. После выписки прогулки продолжились в сквере у дома Раисы Павловны. Она быстро шла на поправку. Однажды, сидя на скамейке в березовой тени, ткнула тростью в носок невесткиной туфли: