Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник) - Ариадна Борисова

– Ве-ра. Мой сын тебе изме-няет?

Напрасно Вера считала, что свекровь забыла об этой стороне ее жизни с Максимом.

– Не изменяет.

– А я думаю – да, – спокойно сказала Раиса Павловна.

…Она была, как всегда, права. На празднования мелких открытий, юбилеи и прочие увеселения Максим начал ходить один. Исполняя свой полудочерний долг, Вера не располагала свободным временем и вечера старалась отдать Олежке.

Иногда муж приходил под утро, выпивший или пьяный. По всей вероятности, «проветривал мозги». Как-то раз, открыв Максиму дверь ночью, Вера заметила на его щеке не до конца стертую перламутрово-красную печать, подтвердившую подозрения. Попросила носить с собой ключи. Потом он явился из ванной смущенный, противно заискивающий… прилежно старался доказать супружескую верность.

Скоро по его поведению Вера научилась определять градации связей с неизвестными пассиями: подъем, ровный цикл, спад. Как следствие – чувство вины. Любой мужчина, говорила Раиса Павловна (до инсульта), бессознательно ищет новых ощущений. Гению – гениево, мужчине – женщины.

Вера убедила себя не предпринимать шагов к разоблачению мужнего предательства, не то чтобы не желая, а не находя больше ни способов, ни сил с ним бороться. Скрученное в тяжкий узел молчание жертвовалось ради сохранности семьи. Игра в ОСС превратилась в негласное SOS. Вдобавок ко всему кожа Вериного лица с пугающей быстротой стала терять молодую гладкость, и тело неуклонно брюзгло. Вера пристрастилась к горькому шоколаду, посасывала черные квадратики почти беспрерывно.

Когда Максим в одно утро не вернулся домой и, как ни в чем не бывало, явился вечером, будто с работы (а из лаборатории вызванивали весь день: где Максим Эдуардович… где, где, где?!), в Вере до предела натянулась какая-то адская струна. В апогее обиды, лжи мужа, от которой он сам краснел, в его виноватых и порочных руках, Вера пережила непостижимое по своей абсурдности возбуждение. Не сексуальное. Она вдруг поняла, что чувствует в последнюю минуту самоубийца с обоюдоострой бритвой в напрягшихся пальцах, с блаженной обреченностью оттягивая решительный взмах. И струна словно лопнула, выпустив отчаяние, как кровь из вены.

Исподволь установился долговременный режим, подчиненный расписанию свекрови и аритмичному воспитанию Олежки. Только Максим и вносил разнообразие в распорядок будней редким запросом внимания к себе.

Веру поражала способность его матери считать обмельчавшие события своей жизни значительными. Раиса Павловна продолжала записи в дневнике, который вела с юности. Усаживая ее в кресло за письменный стол, Вера тихо ужасалась: в толстой общей тетради стояли кривые палочки, галочки, цифры вразброс. Раиса Павловна напрочь забыла буквы родного и английского алфавитов, но не изменила многолетней привычке. А еще она обязательно читала полчаса в день. Протирала бархоткой очки и через две минуты перелистывала страницу. Часто – в перевернутой книге.

Иногда на Раису Павловну находило великодушие, она соглашалась остаться одна (с вызванной сиделкой). Дудинцевы побывали на торжестве в ресторане по случаю защиты кандидатской диссертации Андрея Порядина. На следующий день – у Порядиных дома, и Олега с собой взяли. Вера чуть не ахнула громко, увидев сына Ирины Марика, похожего на Олежку как младший брат. Никто, кроме нее, не удивлялся. Деликатная причина поразительного сходства мальчиков была, наверное, известна всем знакомым.

С глубокой неприязнью любовалась Вера хозяйкой. На Ирине был модный парик цвета нуги, дополненный ярким макияжем. Черное шелковое платьице на бретелях облегало фигурку точно комбинация без кружев. Хоть бери эту статуэтку под названием «Завуч в неглиже» и показывай на выставках непризнанных художников…

Приметив, что Максим украдкой пустил в ход блудливые руки, Вера мгновенно взвинтилась. Потом испортилось настроение и у Ирины, потому что Андрей, по своему обыкновению, с восторгом вылупился на жену друга. В упор не видел ее двойного подбородка и расплывшихся боков.

Робкое ухаживание Порядина рассмешило Веру, но все-таки хорошо встряхнуло. Она завязала с шоколадом, сделала короткую прическу и записалась к известной косметичке.

Вздремнувшая после обеда Раиса Павловна спросонок не узнала невестку.

– Ты кто?

– Вера.

На лице свекрови отразился труд неповоротливых мыслей:

– А-а, Тама-ра. (Тамарой звали ее последнюю домработницу.) Возьми, пожа-луйста, деньги в сер-ванте, Тама-ра, и боль-ше не приходи.

– Я Вера, жена Максима.

– Ве-ра, – поблекшие глаза ожили, просыпаясь, оценивая. – Тебе хоро-шо так воло-сы. Подай мне книгу.

– Она у вас в руках.

– А-а.

Раиса Павловна выронила на пол томик Лескова, опустила ноги на палас.

– Пойдем, хочу во-ды.

– Просто воды?

Свекровь кивнула. Водой для нее была любая жидкость – чай, суп, молоко, морковный сок.

– Ребе-нок у них хоро-ший растет?

– У Порядиных? Красивый мальчик. На Олега чем-то похож.

– Твои воло-сы стали как у Андрю-шиной жены, – вспомнила Ирину Раиса Павловна.

Она знала, что друг сына Андрей женился на свадебной свидетельнице Веры. На той «опасной» женщине, которую насилу уговорила не рушить семью Максима. Не всю память растеряла Раиса Павловна.

Несмотря на понятное нерасположение друг к другу, общение жен двух товарищей возобновилось. Вышедшая на работу Ирина звала Веру в школу, обещала договориться о дневных часах перед обедом.

Спустя год Максим защитил докторскую. Справляли в том же ресторане, и роли переменились: пышные Верины волосы отросли ниже спины, сшитое у частной портнихи платье сидело как влитое, а подурневшая беременная Ирина была в чем-то несуразном, просторном, выглядела болезненно и ушла рано. Порядин увивался вокруг Веры, Максима откровенно забавляли ее смущенные попытки отвести от себя назойливого воздыхателя. Разозленная циничным попустительством мужа, она тоже ушла, не дождавшись десерта.

Сильно перебравший Порядин приволок невменяемого Максима к ночи. Пока Вера снимала с мужа костюм (жалко – новый), Андрей развалился в кресле и захрапел. Она попыталась растолкать – бесполезно. Тогда Вера вызвала такси и, прыснув водой Андрею в лицо, закричала:

– Езжай! Езжай домой, пожалей жену!

Едва он закрыл за собой дверь, раздался телефонный звонок.

– Мой муж у тебя-а-а? – навзрыд заплакала Ирина в трубку.

– Не нервничай, поехал уже, – сказала Вера.

Отстраненно подумала: вот жизнь! Свела людей, перепутала, замутила какой-то параллелепипед вместо заурядного «треугольника». Физики-математики, ё-мое…

В седьмом классе поселковой школы Вера списывала домашние задания по физике у одноклассника, которого тоже звали Андреем. Он проверял по Вериным тетрадкам свою грамматику. Иногда они дрались. Вера била его учебниками, он дергал ее за косу. Маленькие стычки не причиняли им физической боли, но пульс незнакомого томления горячил пальцы обоих. Мальчик нежно, будто невзначай, касался руки Веры. Она отдергивала руку, а вечером целовала запястье с мыслью о нем. Аморфная мысль волновала своей недосказанностью. Учились вместе всего полгода, затем семья мальчика переехала в город, и следы затерялись.