Фрайди. Бездна - Роберт Хайнлайн

Ну и что бы вы сделали на моем месте?

Я взяла его за руку, притянула к себе поближе, обеими руками взяла его за щеки и осторожно поцеловала – что-то среднее между теплым сестринским поцелуем и «а ну, давай-ка займемся этим». Может быть, мне следовало вложить в поцелуй побольше страсти, но он был на дежурстве, а я все еще на больничном режиме, так что… Давать обещания, которые не можешь выполнить, – нечестно, особенно юнцам с такими сияющими глазами.

– Спасибо, что вытащил меня оттуда, – сказала я ровным голосом и отпустила его щеки.

Парнишка зарделся и потупился, но все равно выглядел очень довольным.

Я так зачиталась этой книгой, что ночная медсестра принялась ворчать. Впрочем, медсестрам иногда просто необходимо на что-нибудь поворчать – это часть их работы. Не стану приводить здесь отрывки из секретного документа, но… Вы только послушайте заголовки:

«Раздел первый: Единственное смертоносное оружие».

И дальше:

«Ликвидация как высочайшее искусство.

Ликвидация как политический инструмент.

Ликвидация ради прибыли.

Убийцы, изменившие ход истории.

Общество креативной эвтаназии.

Каноны гильдии профессиональных убийц.

Убийцы-любители: нужно ли их уничтожать?

Настоящие профессионалы – несколько исторических примеров.

„Крайние меры“ – „Мокрые дела“ – Необходимы ли эвфемизмы?

Рабочие стенограммы семинаров: Техника и инструментарий».

Вот это да! Не было смысла читать все это. Но я прочла всю книгу от корки до корки. В ней было какое-то жуткое очарование. Мерзкая вещь.

Я решила для себя, что никогда в жизни я не сменю профессию и не стану больше поднимать вопрос о своей переподготовке. Если Босс захочет вернуться к этой теме, это его дело. Я включила терминал, связалась с архивом и сообщила, что мне нужен служащий по секретной документации, чтобы забрать у меня документ под номером таким-то, и пусть не забудет мою расписку. «Будет сделано, мисс Фрайди», – ответил женский голос.

Вот она, известность…

И я с тревогой ждала появления этого мальчишки. Стыдно признаться, но эта отравленная книга произвела на меня совсем неподобающий эффект. Было уже за полночь, почти утро, вокруг стояла мертвая тишина и… Если бы этот обаяшка ко мне притронулся, я тут же забыла бы, что технически я пока еще инвалид. Мне сейчас не помешал бы пояс верности со здоровенным замком.

Но это был не он. У милого мальчика закончилось дежурство. Вместо него мою расписку принесла пожилая женщина, отвечавшая мне по терминалу. Я ощутила облегчение и разочарование одновременно, и досаду – оттого что была разочарована. Неужели у всех выздоравливающих наступает такая легкомысленная озабоченность? Интересно, как в больницах обстоят дела с дисциплиной? Честно говоря, мне редко приходилось болеть и тут я была не в курсе.

Служащая взяла у меня книгу, вернула мне мою расписку, а потом, к моему крайнему удивлению, спросила:

– А мне поцелуй не положен?

– О-о… Вы тоже там были?

– Там были все, дорогая, кто мог двигаться. Нам очень не хватало людей. Я, конечно, не лучший боец на свете, но у меня, как и у всех, есть базовая подготовка. Да, я была там. И не жалею об этом.

– Спасибо, что вытащили меня, – сказала я и поцеловала ее. Я пыталась сделать это чисто символически, но она перехватила инициативу и сама решила, каким будет этот поцелуй. Он был крепким и жадным. Яснее, чем любыми словами, она дала мне понять, что, если я когда-нибудь захочу поработать на другой стороне улицы, она будет ждать.

Ну, что бы вы сделали на моем месте? Похоже, бывают такие ситуации, для которых не существует строго утвержденного регламента. Только что я узнала, что она рисковала своей жизнью ради спасения моей… В этом нет сомнений, поскольку рейд был наверняка не так прост, как он выглядел в изложении Босса. Его обычная манера выражаться такова, что полное уничтожение, скажем, Сиэтла он охарактеризовал бы как «сейсмические возмущения». Поблагодарив ее за спасение своей жизни, могла ли я сейчас оттолкнуть ее?

Нет. И, целуя ее в ответ, я своей половиной этого поцелуя ответила на ее безмолвное послание… Правда, тайком скрестив пальцы за спиной, в надежде, что мне никогда не придется соблюдать свое безмолвное обещание.

Наконец она прервала поцелуй, но не отодвинулась от меня.

– Милая, – сказала она, – хочешь я тебе скажу кое-что? Помнишь, как ты отбрила этого подонка, которого они называли Майором?

– Помню.

– Этот кусочек пленки переписан и ходит сейчас у нас по рукам. От того, что ты ему ответила и как ответила, все наши в восторге. Особенно я.

– Это интересно. Скажи, а не ты ли сама ухитрилась переписать этот кусочек?

– Ну что ты! Как ты могла подумать? – Она усмехнулась. – А ты против?

Я раздумывала не больше четверти секунды.

– Нет. Если тем, кто меня спас, нравится слушать, что я сказала этому ублюдку, я не против, пусть слушают. Но обычно я такие вещи не говорю.

– Никто так не думает, милая. – Она быстро чмокнула меня в щеку. – Но когда потребовалось, у тебя это здорово получилось, и каждая женщина здесь гордится тобой. Мужики тоже.

Она, похоже, вообще не собиралась уходить, но пришла ночная медсестра, строго приказала мне ложиться в кровать и приготовилась поставить мне укол снотворного. Я запротестовала, но так – приличия ради.

– Привет, Голди, – сказала служащая. – А тебе спокойной ночи, милая. – И она ушла.

Голди (это имя ей не шло – она была крашеная блондинка) спросила меня:

– Предпочитаете в руку? Или в ногу? Не обращайте внимания на Анну, она вполне безвредна.

– Нет, с ней все в порядке. – Мне пришло в голову, что Голди могла все слышать и видеть на своем мониторе. Могла? Да наверняка она так и делала! – А ты была там? На ферме? Когда горел дом?

– Нет, когда он загорелся, меня там уже не было. Я была в гравилете, который увозил вас сюда, и мы мчались как могли. На вас было больно смотреть, мисс Фрайди.

– Не сомневаюсь. Спасибо тебе. Голди, а ты поцелуешь меня на ночь?

Ее поцелуй был теплым и совершенно нетребовательным. Позже мне стало известно, что она была в той четверке, которая ворвалась в дом, чтобы вызволить меня: один нес кусачки, двое были с оружием и стреляли, а Голди в одиночку волокла мои носилки. Но сама она об этом никогда не упоминала – ни тогда, ни позже.

О времени, проведенном в больничной палате, я всегда вспоминаю как о первом случае в своей жизни, не считая отпусков в Крайстчерче, когда я ощущала простую, тихую радость. Каждый день. Каждую ночь. Почему? Да просто потому, что я была не одна.

Все, конечно же, догадываются, что в организацию меня приняли много лет назад. У меня давно уже нет удостоверения с большой пометкой «ИС» (равно как и с пометкой «ИЧ»). А когда я захожу в туалет, мне никто не говорит, чтобы я шла в последнюю кабинку. Но фальшивое удостоверение и поддельная родословная нисколько не согревают душу, они лишь помогают избежать неприятных проблем и дискриминации. Потому что ты прекрасно понимаешь, что на свете нет такой нации, что сочтет тебя и тебе подобных достойными гражданства, зато есть множество мест, откуда тебя депортируют или где тебя даже убьют или продадут в рабство, стоит твоей легенде рухнуть.