Гоби – маленькая собака с очень большим сердцем - Крейг Борлас

Краем глаза я заметил какое-то движение и заставил себя на долю секунды опустить взгляд. Это снова была собака. В этот раз ее не интересовали мои гамаши. Вместо этого, казалось, она чувствовала себя счастливой оттого, что просто бежит радом со мной.

Ненормальная, – подумал я. – Что она здесь делает?

Я ускорился и штурмовал подъем. Цзэн, китаец, идущий впереди, был превосходным бегуном, и немного оторвался от меня. Позади себя я никого не слышал. Мы бежали вдвоем: только я и собака, стремительно преодолевая крутые повороты. Внезапно на дороге возник искусственный канал. Он был не более метра в ширину, и я не задумываясь перепрыгнул стремительный поток, не снижая скорость.

Я догадывался, что собака осталась позади. Она начала лаять, затем издала странный всхлипывающий звук. Я не оглянулся, чтобы посмотреть, что с ней. Я никогда не оглядываюсь. Наоборот, я смотрю только вперед, так думал я и решил еще поднажать. Насколько я понял, хозяин собаки был где-то в лагере. Сегодня у нее выдалась неплохая тренировка, ей удалось выклянчить высококалорийную еду у каких-то бегунов, а теперь ей пора домой.

Мне было пятнадцать, когда я сообщил матери, что ухожу из своего пыльного подвала и переезжаю к другу. Она едва отреагировала. Мне показалось, что ей все равно. К тому времени я уже оставался у друзей всякий раз, когда выпадала такая возможность, и с учетом того, что, когда нам случалось находиться вместе, мы с ней бесконечно ссорились, обмениваясь взаимными оскорблениями, как боксеры перед боем, мой отъезд не стал для нее сюрпризом. На самом деле, это было облегчением для всех.

Я поселился у парня по имени Деон. «Дион и Деон? – спросила женщина, работавшая в общежитии, когда Деон представил меня ей. – Вы шутите, да?»

«Нет, – ответил Деон. – Честное слово!»

Она фыркнула и отвернулась, приговаривая: «Теперь я слышала все».

Деон был на год старше меня, он уже окончил школу и теперь был учеником каменщика. У него тоже были проблемы в семье.

Хотя мы оба наконец освободились от семейных конфликтов, жизнь в общежитии нас особо не прельщала. Стены были тонкими, как картон; все остальные жильцы были старше нас, и с ними было очень тяжело уживаться. Общежитие было населено бездомными, путешественниками и алкоголиками. Из кухни постоянно пропадала пища, и редкая ночь проходила без того, чтобы все общежитие было разбужено звуками драки.

Еще во время учебы в школе я подрабатывал заправщиком. Это приносило мне немного денег, но явно недостаточно, и мне приходилось пользоваться помощью Деона, чтобы протянуть до конца недели.

Мне как-то удавалось справляться с учебой, но никто из моих учителей не проявлял ни малейшего интереса к тому, где я живу или как мне удается выживать вне дома. На самом деле, не думаю, что кто-то из них знал о моих жилищных условиях, и я хотел, чтобы так оставалось и дальше. Я стеснялся своего общежития и старался скрывать правду от одноклассников, у которых были идеальные любящие семьи и дома.

Деон относился к тем людям, которые могут очаровать кого угодно. В пятницу или субботу вечером мы иногда выбирались в паб выпить пива и поболтать с девушками. Я предоставлял Деону возможность вести разговор, как, впрочем, и танцевать. В те дни среди мужчин из таких маленьких австралийских городов, как наш, было не принято танцевать, и почти всякий раз, сойдя с танцпола, Деон получал порцию оскорблений и пара тумаков. Но он просто смеялся над этим.

Как-то днем в воскресенье мы валялись на койках, убивая время, когда услышали чей-то крик в коридоре. Кто-то звал Деона, заявляя, что сейчас убьет его за то, что тот спит с его девушкой.

Мы замерли. Я посмотрел на Деона, который впервые в жизни выглядел по-настоящему перепуганным. Живя в общежитии, мы оба пытались строить из себя крутых ребят, но на самом деле были просто детьми, которые в тот момент до смерти перепугались из-за того, что кто-то намеревался избить их. К счастью, те, кто нас искал, не знали, в какой мы комнате, и бродили туда-сюда по коридору, пока наконец не ушли. Нам хватило пережитого, чтобы как можно скорее переехать из общежития.

«Гранд Отель» был на одну ступень выше, чем общежитие, но все равно имел мало общего с отелем. Это был, скорее, паб, над которым сдавались в аренду несколько комнат. Вместо наркоманов, пьяниц и бездомных, здесь жили работники железной дороги или местного мясокомбината. Один из жильцов в прошлом был игроком в бильярд и даже однажды обыграл чемпиона страны, но пропил весь свой талант. Еще здесь жил путешественник, растративший все деньги и решивший поселиться в Уорике. Мне нравилось слушать его. «Любой город подойдет, – говорил он, – пока ты готов принимать его недостатки».

В «Гранде» я чувствовал себя намного счастливее, чем в общежитии. Мне нравилось находиться в компании людей, выбравших свою судьбу и довольных ею, даже если в ней не было идеальной жены, идеального дома и идеальной семьи. Среди них я чувствовал себя свободно, и впервые за долгие горы мне показалось, что слова матери, из-за которых я чувствовал себя никчемным и ненужным, нелюбимым неудачником и сплошным разочарованием для семьи, возможно, не следует принимать всерьез. Возможно, я все-таки как-то выкарабкаюсь.

Пробежав еще футов двадцать после канала, я продолжал слышать лай и скуление позади. Затем наступила тишина. На минуту меня посетила надежда, что собака не прыгнула в воду, но не успел я задуматься об этом, как увидел сбоку знакомый рыжий силуэт. Собака снова была возле меня.

А ты упрямая штучка, да?

Вскоре тропа сделалась еще круче, а температура начала падать. Лицо и пальцы немели от холодного воздуха, но тело было покрыто потом. Из-за набора высоты дышать становилось труднее, голова начинала кружиться. Я знал, что, если придется все время без остановки бежать в гору, работать потребуется еще усерднее, чем обычно.

Ненавижу бег по горам. Хотя я живу в Эдинбурге, в окружении Шотландского нагорья, я стараюсь по возможности избегать бега на улице, а тем более в горах. Особенно при сырой, холодной и ветреной погоде. Но отправьте меня в пустыню, прокаленную на 45-градусной жаре, и я буду счастлив, в отличие от других бегунов.

Меня часто спрашивают, почему я так люблю бегать по жаре. Ответ прост: я всегда ощущал наибольшую свободу, бегая под палящим солнцем.

Это началось еще в детстве. После смерти Гарри я занялся спортом в надежде найти в нем спасение от домашних проблем. Я часами оставался на улице, играя в крикет или хоккей. Когда я был на улице, казалось, время останавливалось, и чем больше я бегал и уставал, чем тяжелее было дыхание и громче билось сердце, тем тише становилась грусть и тоска внутри.

Возможно, бег по жаре был формой побега. Но я точно знаю, что, когда я бежал по пустыне Гоби, я больше не убегал от своего прошлого. Я бежал навстречу будущему. Я бежал с надеждой, не с тоской.

Я сбавил темп, потому что каждый шаг давался с усилием. Вокруг лежал снег, а в одном месте тропа пролегала вдоль ледника. В других местах склон горы резко обрывался. Думаю, с этой высоты открывались весьма впечатляющие виды, но, к моему счастью, из-за низких облаков не было видно ничего, кроме плотной стены тумана. Ощущения были сюрреалистичными, и я не мог дождаться, когда они закончатся.