Предательство Тристана - Роберт Ладлэм

Америка переживала странное время. Европа охвачена войной, а Америка не воевала. Америка наблюдала и выжидала. Голоса изоляционистов были громкими и сильными. Но не менее громко звучали голоса, утверждавшие, что Соединенные Штаты должны вмешаться, должны напасть на Гитлера и защитить от него своих европейских друзей – или же вся Европа окажется под властью нацистской Германии, и тогда будет слишком поздно что-то предпринимать. В таком случае Гитлер станет непобедимым.

И в подобных условиях страна не имела единой централизованной разведывательной спецслужбы. Рузвельт отчаянно нуждался в надежной, непредубежденной информации о том, что действительно в состоянии сделать нацисты и насколько сильно сопротивление Гитлеру. О том, сможет ли Великобритания пережить войну. Рузвельт не доверял военной разведке, в которой работали в лучшем случае дилетанты, и презирал Государственный департамент, охваченный изоляционистскими настроениями и склонный устраивать постоянную утечку в газеты той информации, которой располагал.

И потому в конце 1939 года Франклин Рузвельт пригласил к себе старого друга, своего товарища по Гарварду. Альфред Коркоран служил в отделении Г-2 военной разведки во время Первой мировой войны, затем приобрел славу в сверхзакрытом секретном мире, возглавляя МИ-8 – больше известную как Черная комната – нью-йоркское подразделение дешифровки, раскрывшее в двадцатых годах дипломатические шифры Японии. После того как Черная комната была в 1929-м расформирована, Коркоран негласно сыграл главную роль в разрешении ряда дипломатических кризисов тридцатых годов – от Маньчжурии до Мюнхена.

ФДР – так часто называли президента – знал, что Корки лучший из лучших, и, самое главное, знал, что может доверять ему.

Имея финансирование, недосягаемо скрытое в недрах бюджета Белого дома, и полную поддержку президента, Корки создал свою лавочку, намеренно разместив ее вдали от полных любопытными сплетниками коридоров Вашингтона. Его сверхсекретная частная разведывательная сеть, подотчетная непосредственно Белому дому, размещалась в Флэйтрон-билдинг, в Нью-Йорке, под видом международной торговой фирмы.

У Коркорана были развязаны руки, он мог нанимать самых лучших и многообещающих сотрудников, и он внимательно отслеживал кандидатов среди молодых дипломированных специалистов, выпускников колледжей Лиги Плюща[26], хорошо воспитанных молодых людей, которые смогут чувствовать себя на своем месте в самых рафинированных социальных слоях Европы. Новичков, носивших фамилии, постоянно упоминавшиеся в «Социальном регистре»[27], было так много, что остряки (из своих) начали называть организацию Коркорана «Регистром», и это прозвище прижилось. Одним из самых первых рекрутов оказался молодой выпускник Йельского университета по имени Стивен Меткалф.

Сын промышленника-миллионера и его русской жены – мать Стивена происходила из аристократического семейства, покинувшего свою страну незадолго до революции, – Стивен много путешествовал вместе с родителями, учился в школе в Швейцарии. Он свободно, практически без акцента говорил по-немецки, по-русски, по-французски и по-испански: Меткалфы имели обширные владения в Аргентине и на протяжении многих лет проводили там часть зимы. Меткалфы также имели устойчивые торговые отношения с советским правительством.

Говард, старший брат Стивена – надежный, основательный человек, – уже четыре года управлял деловой империей семейства после смерти отца. Стивен время от времени сопровождал Говарда в поездках, готов был любыми способами оказывать ему помощь и поддержку, но отказывался принимать на себя ответственность, сопряженную с управлением большим бизнесом.

Вдобавок к своим положительным качествам он был бесстрашен, имел мятежный дух и сверх меры обожал приключения. Учитывая все эти черты его личности, Коркоран решил, что он прекрасно сыграет роль плейбоя-аргентинца в Париже…

Дерек Комптон-Джонс нервно откашлялся.

– Вообще-то нет никакой необходимости посылать курьера, – промямлил он.

Лэнгхорн вскинул голову, но тут же быстро оглянулся на свой пульт.

– Ты серьезно? Тебе известен способ быстрее доставить все это на Манхэттен? – осведомился Меткалф.

С его последним словом дверь в дальнем конце комнаты открылась.

Появилось новое лицо, которое он никак не ожидал увидеть здесь: серьезное непроницаемое лицо Альфреда Коркорана.

Старик был одет, как всегда, безукоризненно. Галстук завязан изящным узлом. Темно-серый, цвета древесного угля костюм выгодно подчеркивал сухощавое телосложение. От Корки по обыкновению попахивало мятой – он любил жевать мятные пастилки, – и он курил сигарету. Он несколько раз сухо кашлянул.

Комптон-Джонс немедленно вернулся к своим приборам, и в комнате воцарилась тишина. Веселое настроение сразу иссякло.

– Клянусь Христом, стоящим на плоту, это проклятое французское курево ни к черту не годится! Я докурил свой «Честерфилд» в самолете, еще где-то над Ньюфаундлендом. Стивен, почему бы тебе не попробовать подлизаться к своему главному начальнику и не раздобыть для меня немного американского табака? Разве не предполагается, что ты должен быть самым большим жучком на здешнем черном рынке?

Меткалф немного растерялся, и, чтобы собраться с мыслями, ему потребовалось то время, пока он делал шаг вперед и пожимал руку шефу. В левой руке он сжимал украденные документы.

– Конечно… Корки… Что вы тут делаете?

Коркоран отнюдь не был далеким от практической жизни работником, привыкшим дергать за ниточки своих марионеток, сидя в кабинете за океаном; он часто совершал вылазки «в поле» к своим агентам. Но поездка в оккупированный Париж была чрезвычайно сложной и невероятно опасной. Он нечасто бывал в Париже. Для этого должно было появиться очень серьезное основание.

– Что я здесь делаю? – переспросил Коркоран. – Вообще-то нужно задать совсем другой вопрос: что вы здесь делаете? – Он повернулся к двери, из которой только что вышел, и жестом приказал Меткалфу следовать за собой.

Меткалф закрыл за собой дверь. Очевидно, старик хотел поговорить наедине. В поведении Корки угадывалась решительность и еще поспешность, которую Меткалф за ним прежде не замечал.

В этой комнате хранилось множество всякого оборудования, включая пишущую машинку с немецким шрифтом для изготовления пропусков и удостоверений личности. Был здесь также маленький типографский пресс, используемый для подделки простых документов – серьезная работа, как правило, проводилась в Нью-Йорке или Лондоне, – таких, как французские разрешения на проезд или на работу. Один стол занимала целая коллекция штемпелей, в которой даже имелась хорошая копия печати немецкого цензора. В одном углу, возле вешалки с форменным обмундированием, стоял дубовый стол, заваленный газетами; библиотечная лампа с зеленым абажуром отбрасывала на них круг неяркого света.