Цена всех вещей - Мэгги Лерман

— Все это неправда, — заявила гекамистка. На ее лице отпечаталось такое количество морщин, что рассмотреть глаза было практически невозможно. Она носила белый медицинский халат и говорила сухим, менторским тоном. — Гекамист — своего рода духовный счетовод. Мы традиционно работаем в трех областях — с телом, разумом и душой или, по-другому, (так мне нравится больше) на физическом уровне, ментальном и уровне ауры. Скажем, у вас в наличии выдающиеся умственные способности, но большие проблемы с внешностью. — Я ощутила, как все в комнате, кроме Мины, уставились на меня. — Мы перераспределяем ресурсы так, чтобы часть умственного резерва перешла в красоту. Но когда кто-то настолько болен, как Мина — прости, дорогая, — расплата умственными способностями может оказаться катастрофичной.

— И все же она выживет? — спросила мама. Мина унаследовала мамины черные блестящие волосы, темную гладкую кожу и элегантный нос, но не ее чувство стиля и маниакальную страсть к садоводству. Я пошла в отца: от него у меня желтая, склонная к акне кожа и маленькие глазки, и не знаю, что еще, поскольку большую часть времени он проводил в Бостоне, где зарабатывал кучу денег. Так что моя мама могла с упоением заниматься садом.

Гекамистка покачала головой:

— Она станет овощем.

Мина вздохнула, а родители начали шепотом переговариваться друг с другом.

— Если бы был хоть один-единственный шанс, доктор сказал бы нам об этом, — заявила я Мине.

— И потерял такое прибыльное дело? — ответила сестра, проводя рукой по облысевшей голове. От любой шапки кожа у нее адски зудела, найти подходящую она так и не смогла. Мина прошептала так, чтобы гекамистка не слышала: — Я ненавижу это место.

— Что ты имеешь в виду? Здесь мило.

— Разве ты не ощущаешь чувство фатальности происходящего? Сюда приходят люди, которые потеряли надежду. — Гекамистка посмотрела на нас, Мина улыбнулась в ответ и продолжила еще тише. — Они больше не могут выживать своими силами.

— Куча народу пользуется заклинаниями.

— Люди делают опасные вещи из-за ненависти к самим себе.

— Я ненавижу рак, — ответила я. — Ты тоже ненавидишь рак, так ведь?

— Это все равно что ненавидеть снег или красный цвет.

Она не стала объяснять, что имеет в виду, но у меня было множество времени для того, чтобы обдумать ее слова, и я поняла, что сестра считает рак чем-то обычным, вроде снега. Нет смысла ненавидеть то, чему нет до тебя никакого дела. Ненавистью не победить болезнь, ты просто погрязнешь в этом чувстве. В тот момент я не знала, что ей ответить, поэтому мы просто собрались, поблагодарили гекамистку за потраченное время и побежали к парковке, где стояла наша машина.

Три года спустя, отправившись за заклинанием красоты, я вспомнила тот разговор. Когда я сообщила сестре о том, что сделала, Мина была немногословна. Неудивительно, учитывая, что нас разделяло полмира. Ее сообщение уместилось в одну строчку: «Не могу здесь писать. Нет времени. Удачи. Люблю тебя». Словно это была телеграмма, в которой надо платить за каждое слово, а не письмо, отправленное из одного из интернет-кафе Уттар-Прадеша.[8] Она могла бы написать и больше, но ей было все равно. Она бросила меня.

И я вспомнила об этом снова, когда получила заклинание дружбы. Пока гекамистка творила заклинание в маленькой гостиной, так непохожей на стерильный офис псевдоврача, куда мы ходили с Миной, я вдруг вспомнила ее слова о том, что все, кто сидели в этом кресле, полностью отчаялись и испытывали ненависть к себе.

Я думала об этом и, хотя внутренне мне хотелось не согласиться с Миной, она была права. Я впала в отчаяние, и я ненавидела себя. Все, что она говорила о заклинаемых, было правдой.

Гекамистка открыла новую коробку печенья и высыпала горсть на столешницу.

— Подобные заклинания называются «крюк», — сказала она, продолжая возиться с печеньем и зазубренным камнем. — Одно съешь сама, а остальные отдай друзьям, и они не смогут покинуть тебя.

— Как долго оно будет действовать?

— Хороший вопрос. Хороший, хороший, хороший. Сколько сможешь заплатить?

— У меня есть четыре тысячи долларов. — Я сняла дневную норму со своего сберегательного счета и опустошала мамин бумажник четыре дня подряд. Мама даже не заметила. Толстая пачка хрустящих банкнот лежала посреди стола, совершенно неуместная в этом обшарпанном доме.

Гекамистка вдруг застыла и повернулась ко мне:

— Этого достаточно, чтобы я сделала его постоянным.

— Звучит здорово, — сказала я.

— Люди растут. Люди меняются. Ты уверена?

— Уверена, я уверена. — Я толкнула пачку так резко, что деньги веером рассыпались по столу. — Я не буду одинока.

Гекамистка молча отвернулась к столешнице. Вскоре она передала мне блюдо, на котором лежали четыре печенья. Я ткнула в них пальцем.

— Здесь одно лишнее.

Она посмотрела на тарелку, словно стараясь сосредоточиться и пересчитать движущиеся объекты.

— А… вижу. Ну, сохрани его. Никогда не знаешь…

— Заклинание красоты ухудшило мои умственные способности, — произнесла я (в доказательство я получила двойку по химии). — Но что отнимет у меня этот крюк?

Колдунья на секунду заколебалась, и я уже подумала, что не получу ответа на свой вопрос или же гекамистка солжет. Она уже получила деньги, так о чем ей теперь беспокоиться? Но ответ прозвучал правдиво.

— Крюки влияют на перемещения и контроль. Крюк будет удерживать дорогих твоему сердцу людей рядом с помощью удачного стечения обстоятельств. Они будут видеться с тобой каждые три дня, не смогут уехать дальше, чем на пятьдесят миль, сколько бы ни пытались. Ты можешь обнаружить, что остальные сферы твоей жизни… разладились.

— Что это значит?

— Заклинаемые останутся на крючке. Другие вещи сорвутся с крючка.

— Какие вещи? Что значит «сорвутся с крючка»?

Гекамистка пожала плечами. Она не собиралась или не хотела объяснять что-то еще.

Я решила не беспокоиться по пустякам и вместо этого подумала о Мине, которой посвящала годы своей жизни, все мысли, надежды и желания, и которая, стоило ей выздороветь, тут же оставила меня позади. Рак не забрал ее в том смысле, в котором я себе представляла, и все же вырезал ее из моей жизни, словно нож хирурга. И она была моей сестрой, утверждавшей, что любит меня. Если она могла совершить подобное, то мог и любой другой.

Я съела свое печенье в два присеста.

Люди, обратившиеся к гекамистам, находились за гранью отчаяния. Я не могла с этим поспорить, Мина. Но это было так просто — перестать ненавидеть себя, когда ты красива и рядом друзья. Ненависть к себе не была ошибкой. Прежде чем стать привлекательной, я должна была пройти лечение. Как Мина прошла химиотерапию. Я не видела разницы между печеньем и химиотерапией. Химиотерапия причиняла телу даже больше вреда, чем гекам. Неужели Мина ненавидела себя точно так же, когда шла на лечение? Нет. Она ненавидела рак, я уверена в этом. А я ненавидела свое лицо и свое одиночество.