Цена всех вещей - Мэгги Лерман

Многие расстроились из-за испорченной одежды и причесок и ушли, но некоторые все же остались. Кто-то отключил свет, по-видимому опасаясь получить удар током, поэтому в зале было темно. Лишь платья слегка поблескивали в свете мобильных телефонов. Пахло, как в прачечной. Диджей наконец не выдержал и ушел, и теперь повсюду слышались смех, плеск и приглашения на танец по встроенному в чей-то телефон громкоговорителю. У нас оставалось совсем немного времени, прежде чем Брайан или еще какой-нибудь представитель власти придет и выгонит нас отсюда, поэтому мы наслаждались моментом.

Ари приникла ко мне. Напряжение ушло, и она полностью расслабилась. Мы растворились друг в друге.

— Ты прикрыла задницу Маркоса, — сказал я.

— Брайан был слишком резок с ним.

— Я даже не думал, что он тебе нравится. Маркос, я имею в виду.

Она со вздохом зарылась в мои руки. Ее влажные волосы липли к голове, макияж наполовину стерся. Платье приняло бесформенный вид и запачкалось. И все же она была прекраснее всего именно в тот момент, когда подняла голову, чтобы прошептать мне на ухо эти слова:

— Не настолько сильно, как ты.

Я ощущал прикосновение ее мыльной кожи. Ее руки сжимали и поддерживали меня. Она слегка покачивалась и чуть-чуть дрожала. Она не была похожа на каменную статую, далекую и совершенную. Она была здесь, прямо передо мной. И выбирала меня.

— Я люблю тебя, — сказал я.

Она посмотрела на меня сияющими глазами. Но на ее лице, как я с облегчением заметил, не было удивления.

— Я тоже тебя люблю.

Мы покачивались из стороны в сторону. Танцевали. Вокруг было мокро и темно, но мы были вместе.

Из тысяч других воспоминаний об Ари это мое самое любимое. Я всегда ношу его с собой, как талисман. Это была девушка, которую я любил.

Все не уставали напоминать мне, как сильно я любила Уина. Тетя Джесс, Диана. Даже я сама: эту записку я нашла под подушкой. Иногда мне даже казалось, что я начинаю ощущать отголосок этого чувства. Как если бы однажды я проснулась и вновь почувствовала тоску. Словно тоска была вирусом, а мое противоядие — временным.

Записка. Хорошо хоть, я догадалась ее написать.

Я проснулась утром в пятницу — первую пятницу июня, как раз, когда закончились занятия в школе. Запястье болело — частично из-за побочного эффекта, частично из-за того, что я спала, засунув руку под подушку с зажатым в ней листком бумаги. Я перечитывала записку снова и снова. Она была написана на вырванном из журнала листке. Я узнала почерк — мой собственный — и, если сильно сосредоточиться, могла даже вспомнить слова записки. Однако воспоминание было странным, словно я наблюдала за происходящим со стороны, а не прожила эти события лично. Я могла припомнить, как водила ручкой по странице, но не то, о чем в том момент думала.

Уин. Уин Тиллман. Уин, Уин, Уин…

Я не знала, как выглядит человек с этим именем.

Я помнила, но так, словно смотрела фильм, как обходила школу, шла к дому гекамистки и расплачивалась за заклинание деньгами, которые нашла у себя в шкафу. Я видела, как делаю это. Я казалась такой печальной. Но воспоминание снова казалось каким-то чужим, словно я не переживала его лично. Единственное, что я помнила отчетливо и реалистично, это слова гекамистки о своей дочери, после которых я подумала о маме. Воспоминание об обмене приобрело какую-то трехмерность.

Я не могла припомнить никого с именем Уин. Сколько себя помнила, у меня вообще не было никакого парня. В прошлом году я встречалась со своим партнером по «Летнему Институту», но это было всего лишь развлечение, ничего серьезного.

Должно быть, мне было очень плохо. Я помнила желание рыдать и ощущение того, что меня вот-вот разорвет пополам. Но не помнила, из-за чего испытывала эти чувства.

Я больше не тосковала. Так, была немного растеряна.

Поэтому позвонила Диане. Она моментально взяла трубку, ее голос звучал серьезно и тихо.

— Как твои дела?

— Э-э… Хорошо.

— Ты хочешь, чтобы я пришла?

— Нет, спасибо, все в порядке.

— Завтра похороны.

— О? Ах да. Конечно.

— Ты уже придумала, что будешь говорить?

— Я… Э-э-э…

Диана, кажется, даже не предполагала, что мне просто нечего сказать.

— Каждый день я просыпаюсь и все еще не могу поверить, что его больше нет. Я просто… Я не могу поверить. Я хочу сказать, если ты не хочешь, мы не будем об этом говорить.

И правда, лучше не будем. Извини, что подняла эту тему. Просто я не хочу, чтобы ты думала, будто я игнорирую случившееся. Потому что я думаю об этом. Боже. Я даже не могу… Я не могу поверить в это.

Я посмотрела на записку, потом в окно и рассеянно потерла запястье. Похоже, я не сказала Диане о заклинании. Так ведь? В записке об этом ничего не говорилось. Учитывая, что творилось в моей голове — полной обрывочных воспоминаний, черных дыр и неясных связей, — вряд ли я могла принять какое-то решение. Диана и я все делали вместе, рассказывали друг другу абсолютно все. Ведь так?

Снаружи сияло солнце, и зеленела трава. Прекрасный день. Через полчаса меня ждали в балетном классе, и мне хотелось идти. По крайней мере там мне не придется ни с кем разговаривать.

Я могла рассказать Диане о том, что натворила, позже.

— И я тоже не могу, — сказала я.

— Кей звонит без перерыва. Хочет приготовить для тебя запеканку.

— Очень мило с ее стороны.

— Ну да. Поскольку я собираюсь заехать к тебе, везти меня придется ей. — В машине Дианы произошла серьезная поломка, а значит, ей нужно было просить Кей.

— Может, не стоит приезжать.

— Господи, Ари. Я не знаю, что делать.

— Да уж. Я тоже.

— Ты нам ничем не обязана. Я имею ввиду, ты должна заниматься тем, чем сама хочешь.

— Я хочу пойти в класс.

На другом конце провода воцарилась тишина.

— Возможно, тебе стоит на время переключиться. Не надо себя заставлять.

— Балет — это все, чего мне сейчас хочется.

Это была пятница. Последний раз я танцевала больше недели назад. Я могла вспомнить комбинацию, над которой мы работали, музыку, каждый шаг. Я помнила все телесные ощущения. Я ощущала себя… как единый мускул. Моя рука, и лодыжка, и бедро, и даже зрачок — все слилось в один натянутый, готовый к движению мускул.

Все встало бы на свои места, если бы я смогла танцевать.