Лазарит. Тень меча - Симона Вилар

Он произнес это ровно, касаясь пальцами своей холеной иссиня-черной бороды, а затем, будто ища подтверждения своим словам, обернулся к ехавшему бок о бок с ним голубоглазому рыцарю-христианину.

Однако откликнулся не рыцарь, а их рыжеволосый спутник.

— Ответь, Сабир, худо ли провести славный вечерок в одном из никейских «домов веселья»? — Его широкое лицо расплылось в улыбке, рыжие усы встопорщились, открыв крепкие белые зубы, а в серо-голубых глазах заплясали веселые искры. — Клянусь Одином, мудрым богом моих предков, жизнь слишком коротка, чтобы бессмысленно влачить ее, а мы и без того засиделись в Константинополе. И это так же верно, как то, что меня зовут Эйрик. Новые края, стычки в пути, скачка во весь дух и радость победы мне много милее, чем все утонченные наслаждения ромейцев, вместе взятые. И вот что я скажу: примут нас сегодня или нет, но я счастлив, что старина Ашер позвал нас и заставил стряхнуть с себя греческую тоску. Жизнь воина, презирающего опасность, — что может быть лучше? Верно, Мартин? Что скажешь, Сабир?

Не получив ответа, рыжий великан нисколько не смутился и продолжал мерно покачиваться в седле с такой безмятежной улыбкой, словно все увиденное окрест его несказанно радовало.

Они миновали трущобы предместья, где обитали греки, армяне, левантинцы-мусульмане. Никея была сущим Вавилоном, и недаром за ее стенами высились не только купола христианских базилик и башни колоколен, но и минареты последователей пророка Мухаммада. Здесь же селились и многие евреи, имевшие в Никее куда больше привилегий, чем где-либо, и получавшие неплохой доход от торговли, которая процветала в городе, стоявшем на перекрестье караванных путей.

Стражники, остановив всадников, потребовали у них подорожную плату, и те, расплатившись мелкой серебряной монетой, вступили под мощную арку главных городских ворот. Прямая, мощенная на ромейский манер светлым камнем улица уходила отсюда вдаль. Город выглядел внушительно и великолепно, ибо его власти бдительно следили за тем, чтобы Никея, оплот Константинополя в Малой Азии, многократно подвергавшийся набегам и переживший ряд землетрясений, не терял своего блеска. Могучие крепостные башни, увенчанные зубцами стены, рвы и укрепленное предполье, — все говорило о том, что форпост империи готов дать отпор любому, кто рискнет на него посягнуть. Отряды греческой стражи патрулировали городские кварталы, разгоняя местный сброд, спешащий убраться в свои норы до того, как будет подан сигнал тушить огни.

И все же, пока тьма окончательно не окутала город, лавочники продолжали настырно зазывать прохожих, водоносы предлагали свежую родниковую воду с окрестных холмов, а размалеванные шлюхи заигрывали с припозднившимися гуляками. Окликали они и ехавших шагом всадников, обращаясь, как правило, к Мартину. По одежде, оружию и осанке в нем издали можно было признать благородного господина, да и выглядел молодой человек привлекательно: тонкие черты, блестящие светло-каштановые волосы, ровно подрезанные чуть выше линии плеч, ярко-голубые, особенно приметные в полумраке узких переулков глаза. Он походил на франка,[26] а те были охочи до смуглых малоазийских жриц любви, да и деньги у них водились.

Однако путникам сейчас было не до них.

Рыжего Эйрика привлекла попавшаяся им по пути площадь для гимнастических упражнений, где еще толпились мужчины. Одни выделывали затейливые трюки на деревянных брусьях, кое-кто метал в цель копья и дротики. При виде этих забав потомок викингов объявил спутникам, что намерен до наступления темноты поразмять одеревеневшие в седле мышцы, а затем поискать местечко в округе, где доброму человеку можно промочить горло.

Он тут же повернул коня, и вскоре с площади уже доносился его могучий голос, советующий по-гречески какому-то новичку, как должно заносить локоть при метании дротика. Затем он вызвался сам показать, как и что, после чего послышался одобрительный гул — рыжий великан первым же могучим броском разнес в щепы мишень и опрокинул треногу, на которой та была установлена.

— Надо полагать, сегодня здесь найдется немало желающих угостить нашего славного викинга, — впервые с той минуты, как они миновали городские ворота, подал голос Мартин. При этом его твердо очерченные губы сложились в слегка насмешливую улыбку.

Сабир невозмутимо продолжал ехать рядом, не касаясь поводьев и правя конем одними коленями, как принято у сельджуков[27] — прирожденных наездников.

— Клянусь бородой Пророка, — чуть погодя, заметил сарацин, — весь ум нашего Эйрика сосредоточился в его руках и ногах, позабыв о том месте, которое изначально определил для него Всевышний. Если бы это было не так, вряд ли мудрый Ашер бен Соломон нуждался в наших услугах. Ведь, как тебе известно, он нашел Эйрика намного раньше, чем тебя или меня, и именно его предназначал для исполнения своих поручений.

— Эйрик и впрямь превосходный воин. Но знаешь ли, Сабир, наш господин однажды сказал, что есть люди, которые ведут, а есть те, кого ведут, и они принимают это как должное. Наш славный язычник из таких. И у него достаточно ума, чтобы с этим не спорить. Он легко справляется с тем, что ему поручено, а платит ему Ашер ничуть не меньше, чем нам с тобой, можешь поверить.

Он с улыбкой взглянул на Сабира. В полумраке смуглое лицо сарацина казалось совсем темным, глубоко посаженные проницательные глаза внимательно смотрели из-под чалмы. Черные как смоль кудри и вьющаяся тщательно ухоженная бородка вокруг тонкогубого рта довершали картину.

Сарацин внезапно спросил:

— А как ты думаешь, кого из нас господин на сей раз поставит во главе?

— Зачем гадать, если вскоре все станет известно? Все зависит от того, куда лежит наш путь. Если доведется сопровождать соплеменников Ашера бен Соломона в христианские земли, то я возглавлю наш маленький отряд, если в мусульманские княжества — ты станешь играть роль эмира, а я буду замыкать караван и следить за тылами.

Мартин произнес это совершенно равнодушно. Невозмутимость и скрытность были его сильными сторонами, и Сабир стремился подражать в этом своему приятелю-франку, хотя порой его горячая натура брала верх над напускной сдержанностью. Так и сейчас: ноздри его орлиного носа затрепетали, губы дрогнули, словно он намеревался произнести нечто резкое, но вместо этого Сабир неожиданно улыбнулся, сверкнув острыми белыми зубами.

— Ты скромничаешь, друг Мартин. Господин вырастил тебя в своем доме, в кругу семьи; когда же Руфь, прекрасная дочь Ашера бен Соломона, станет твоей супругой, именно ты будешь решать, куда нам направить коней и где нести нашу службу.

Он все же добился своего. Лицо Мартина утратило невозмутимость, рука его непроизвольно рванула поводья, и рослый саврасый конь недовольно заплясал под рыцарем, потряхивая темной гривой. Голубые глаза юноши вспыхнули, как два светляка в ночи, но голос звучал по-прежнему спокойно: