Эсэсовский легион Гитлера. Откровения с петлей на шее - Леон Дегрелль

Мы искренне ждали, когда же представится возможность, пусть даже кризис, который позволил бы всем оценить по заслугам наш идеализм. Все это время мы, неизвестные и непонятые, попусту растрачивали свои таланты на рутинные обязанности.

Мы весело провели Рождество и Новый год, запертые в наших прокуренных комнатах. Ясли, нарисованные углем на одной из грязных стен, напоминали нам о декабре, проведенном дома. Дымили несколько лампадок. Валяясь на соломе, мы бессмысленно таращились в пространство. На вершине холма, на деревянных крестах, висели шлемы наших погибших товарищей, занесенные снегом, подобно белым хризантемам, упавшим с небес.

На антисоветском фронте присутствовали войска многих союзников Германии.

На юге располагались легионы из Центральной Европы и с Балкан. Одиночные легионы, объединенные противником. Венгры и румыны были готовы выцарапать друг другу глаза за рощу буковых деревьев в Карпатах или десять метров люцернового поля в Пуште. Хорваты, большие славяне, чем украинцы, делились на мусульман и католиков.

В 1941 году самый большой контингент на Восточном фронте имели итальянцы. Их прибыло 60 тысяч человек, разделенные на три дивизии и многочисленные подразделения специалистов. Их можно было видеть повсюду — от Днепра до Донца, маленькие, смуглые, веселые, в своих чудных пилотках, они походили на райских птичек под своими берсальерскими шлемами, из которых торчали странно выглядящие в степи пучки петушиных и фазаньих перьев!

Итальянские винтовки больше всего походили на игрушки. Солдаты использовали их с большим искусством, для того чтобы перебить всех цыплят в округе.

Мы познакомились с ними, как только прибыли в Днепропетровск. Очень скоро мы высоко оценили их инициативу и подготовку. Они сидели вокруг огромной бочки, которая стояла без охраны на железнодорожной платформе. Она была полна до краев прекрасным кьянти. В боку этой огромной емкости итальянцы провертели маленькую дырочку, из которой вино текло через соломинку.

Наши пьяницы не могли пройти мимо и возвращались раз за разом к этому чудесному источнику, напоминавшему старые бургундские свадьбы времен Карла Лысого или Филиппа Доброго. Итальянцы, уверенные в неисчерпаемости источника — в бочке помещались 2000 литров, — охотно делились с нами. С этого момента валлонские добровольцы побратались с итальянцами, и мы были в восторге от сотрудничества, наладившегося на Восточном фронте.

* * *

Фронт не представлял собой единую непрерывную линию, скорее это была цепь опорных пунктов. Слева и справа от наших позиций в Щербиновке был только снег. Чтобы добраться до ближайшего итальянского поста, а сектор итальянцев шел на юг до Сталино, нам требовалось ехать два часа по степи.

Мы часто отправлялись туда поболтать в перерыве между боями. Конечно, некоторое значение имели их лимоны и их кьянти. Но нас привлекало их обаяние.

Осложняло ситуацию то, что они недолюбливали немцев. Те, в свою очередь, не скрывали своего презрения к итальянцам. Немцы не желали терпеть их эксцентричное поведение и латинскую беззаботность, видя в них непочтительность, праздность, фривольность, столь отличающиеся от прусской строгости и порядка.

Наоборот, итальянцы плевались, когда слышали немецкие призывы к вниманию и выкрикнутые приказы. Они выражали несогласие, засовывая руки в карманы, нося свои пышные плюмажи и проделывая всяческие эскапады.

Их чувство национализма тоже было откровенно различным. Итальянцы любили Муссолини и раз за разом кричали: «Ду-че! Ду-че! Ду-че!» — пока не начинали хрипеть. Однако такие припадки носили чисто сентиментальный характер. Мечты Муссолини об имперском величии не трогали их. Они были гордыми, точно петухи, но без амбиций.

Однажды, когда они высказали желание заключить мир любой ценой, я возразил:

«Но если вы не будете сражаться до конца, вы наверняка потеряете свои колонии».

«Ба! — отвечали они. — Ну и что хорошего, чтобы погибать ради колоний? Мы счастливы дома. Нам ничего не нужно. У нас есть солнце. У нас есть фрукты. У нас есть любовь…»

Такая философия имела сторонников. Гораций сказал то же самое, хотя не столь прямо.

Точно так же они находили абсолютно бесполезной тяжелую работу. Наша идея работы оставляла их равнодушными. Зачем работать так много? И снова они мягкими, звучными голосами затягивали привычную песню: солнце, фрукты, любовь…

«В конце концов, работа приносит радость! Разве другие нации не любят работать?» — настаивал я.

Затем итальянцы с юга с царственным величием предлагали мне ответить на великолепный в своей простоте и наивности вопрос:

«А чем, собственно, хороша работа?»

Действительно, чем? Когда немцы слышали такие дебаты, они задыхались от возмущения и вполне могли получить инфаркт.

* * *

К несчастью для итальянцев, дневные и ночные дежурства были обязательными, хотя они считали неблагодарным занятием торчать в снегу на холоде.

Очень часто часовые в массовом порядке покидали свои посты, чтобы отправиться в тепло в ближайшую избу, где они сидели, болтали, шутили, бездельничали и внимательно изучали прелести местных красавиц.

Русские наконец решили этим воспользоваться. Наши приятные товарищи с другой стороны Альп дорого заплатили за латинскую беспечность.

Однажды ночью в южной части нашего сектора сильное подразделение казаков проскользнуло на своих выносливых лошадках по глубокому снегу. На рассвете они окружили три деревни, занятые итальянцами, но не имевшие никакого охранения, так как часовые в это время либо спали, либо занимались любовью. Они были захвачены врасплох.

Большевики крепко отыгрались на итальянцах. Русские ненавидели их даже сильнее, чем немцев, и на Восточном фронте обращались с ними с исключительной жестокостью. В мгновение ока русские захватили все три деревни. Никто не успел среагировать. Затем итальянцев приволокли в угольные ямы, раздели догола. А затем начались пытки. Казаки притащили большие ведра ледяной воды. С грубым смехом они выливали воду на тела своих жертв на морозе, который достигал 35 градусов ниже нуля. Все пленные из этих трех деревень были заморожены заживо.

Никто не спасся, даже врачи. Даже священник, который превратился в мраморную статую, также подвергнувшись пытке водой и морозом. Через два дня три деревни были отбиты. Обнаженные тела лежали повсюду на снегу, скрюченные, словно люди умерли в огне.

С этого момента итальянские части на Донце были усилены немецкими танками. Эти танки, полностью выкрашенные в белый цвет, разъезжали по дорогам, фыркая моторами.

* * *

Это было необходимо.

Красные становились все более и более активными. Слева от нас, справа от нас они нанесли несколько сильных ударов. Днем и ночью степь сотрясала артиллерийская стрельба. Появились советские самолеты. Их бомбы выбивали огромные серые кратеры вокруг нас.