Тарантелла, или Танцы с пауками - Анна Дубчак

Когда она произнесла это «мы», Наталия, резко повернувшись, посмотрела ей в глаза и сразу все поняла. «Что ж, тем лучше… Невозможно же постоянно находиться в напряжении, боясь, что за твоей спиной совершится грех. У Логинова есть Соня, у Жестянщика — Люся. А у меня — гора трупов. Это закон Жизни. И закон Смерти. Пусть все идет, как идет».

— Только не забудьте приготовить мне что-нибудь на ужин… Боюсь, что вернусь только к вечеру Люся вышла с ней на дорогу и подробно объяснила, как найти больницу.

— Знаешь, у меня в голове не укладывается этот твой дар… — сказала Люся, просто чтобы что-то сказать: ей было стыдно вот так стоять перед Наталией в ожидании ее ухода.

— А тебе ничего и не потребуется укладывать в голову. Живи себе, как жила… Это дело требует нервного напряжения… Думаешь, мне было легко осматривать ноги Ларисы Ванеевой, когда я захлопнула дверь комнаты?

— Как? Ты сама захлопнула ее?

— Конечно. И вот что я тебе скажу, Люся: будь предельно осторожна. Дело в том, что у Ларисы на шее тоже были отметины, похожие на засосы. Но это не вампиры, это какой-то конкретный человек… Возможно, что он и не местный. Поэтому я и сказала, что мне потребуется твоя помощь… В Вязовке происходят убийства, которые очень смахивают на серийные. Мне понадобится время, чтобы все проанализировать… Жалко, что Ларису не вскрывали. Но в случае необходимости можно будет произвести эксгумацию…

Люся слушала ее и чувствовала, как увеличивается расстояние между ее эгоистичным желанием привлечь к себе Валентина и желанием Наталии найти убийцу Любы… «Мне никогда не достичь ее уровня. Я — самая обыкновенная неудовлетворенная псевдоинтеллектуалка, для которой удовлетворение своих амбиций превыше всего. И Валентин это знает. Да и Наталия это тоже знает, потому так спокойно и оставляет нас вместе». Сделав вдруг это открытие, Люся почувствовала, как глаза стали наполняться слезами.

— Если что — звони, — сказала она, только лишь затем, чтобы что-то сказать, и, повернувшись, побежала, полуодетая, но разгоряченная собственными постыдными мыслями, в дом.

Деревенская больница представляла собой белое двухэтажное старинное здание, особняк с облупившейся лепниной в форме ангелочков и растительного орнамента, окруженный со всех сторон небольшим, но довольно уютным садом. Только теперь он весь был засыпан снегом и напоминал круглый пышный торт, вымазанный густым безе, с шоколадными прожилками — ветками деревьев — посередине и ажурной решеткой по периметру.

Высокое крыльцо было свежеоштукатурено и выглядело на сто лет моложе основного здания. Узкие высокие окна светились леденцово-желтым светом, отчего казалось, что в больнице тепло и уютно. Хотя, конечно, специфический запах карболки напрочь лишал этот изящный старинный особнячок какой бы то ни было романтики: архитектура настраивала на жизнь, а содержание — на смерть. Это были впечатления Наталии, которая, увязая по колено в снегу, все же добралась до крыльца, поднялась на него и открыла тяжелую, занесенную снегом дверь. В лицо сразу пахнуло запахом лекарств. Длинный узкий коридор был чисто вымыт, оранжевый линолеум еще не успел просохнуть. Белые выкрашенные масляной краской стены, рельефные высокие двери с табличками «Медсестра», «Процедурная», «Хирург» и «Бокс I», голубой прямоугольник окна в самом конце коридора — здесь явно следили за чистотой и чувствовалось, что у больницы есть хозяин.

Наталия постучалась в дверь кабинета с надписью «Хирург».

— Да-да, войдите, — услышала она приятный мужской голос. Ошеров Юрий Григорьевич, высокий худощавый мужчина с лицом интеллигента (большие голубые глаза, нос с горбинкой, полные губы и мягкая ухоженная бородка), сидел за столом и что-то писал — поза, характерная для всех врачей. «Почему все пишут? Каждый должен заниматься своим делом: врач — лечить, а писатель — писать…»

Идеально белый халат, выглядывающие из-под рукавов халата еще более белоснежные манжеты с хрустальными запонками, бледные пальцы с редкими жесткими волосками, блестящая, в бледно-коричневых пигментных пятнах, лысина, обрамленная аккуратно расчесанными рыжими, даже какими-то красноватыми волосами, — Наталия подошла достаточно близко, чтобы все это рассмотреть.

Закончив писать, Ошеров поднял голову и взглянул поверх очков на вошедшую к нему в припорошенной снегом шубе и шапке незнакомую девушку. Его лицо выразило крайнюю степень удивления.

— Извините, — смутилась под этим жестким взглядом Наталия. — Вы меня не знаете…

— А почему вы, сударыня, в шубе, позвольте вас спросить? — снисходительно улыбаясь, произнес Ошеров, поднимаясь из-за стола (он оказался выше Наталии на целую голову) и направляясь зачем-то к белой ширме, стоявшей в углу его просторного кабинета рядом с большим столом, на котором теснились бутылки с йодом и баночки с мазями, а также высилась гора чистых бинтов, слегка прикрытых кофейного цвета стерильной марлей.

Здесь же лежали, зловеще поблескивая, металлические инструменты.

Наталия терпеть не могла больниц. «Уж лучше бывать в морге… Там ты уж наверняка знаешь, что под ножом у патологоанатома человек уже ничего не чувствует».

Она быстро скинула шубу и шапку, положила все это на стул и стала ждать, когда доктор вновь обратит на нее свое внимание.

— Вы кто? — наконец спросил он, снова усаживаясь за стол, но только теперь вполоборота, и разглядывая потенциальную пациентку.

— Я приехала в гости…

— К кому?

«Сейчас, так я всем и рассказала…»

— К одной своей знакомой. «Он не посмеет расспрашивать меня подробно».

— К Романовой?

И она поняла: он заметил их вместе с Люсей на кладбище, когда хоронили Ванееву.

— Я бы хотела вас спросить: Люба Прудникова сейчас где находится?

— Полагаю, что на том свете, а почему вас это так интересует?

— Потому что я писательница. Я приехала сюда, в эту глушь, за впечатлениями. А тут сразу столько навалилось: и похороны Ларисы Ванеевой, и убийство Прудниковой… Весело вы здесь живете, ничего не скажешь… А еще Люся мне рассказала, что осенью погибла ваша медсестра.

— Вы напрасно пришли сюда. Это — больница.

— Ну, не будьте такой букой. — Наталия вдруг совершенно нахально провела своей ладонью по лысине Ошерова и неожиданно обняла доктора за шею. Он сразу же инстинктивно вжал голову в плечи. Он был удивлен. Это несомненно. Но она знала, что на некоторых мужчин такие вот нестандартные поступки действуют возбуждающе. — Не отказывайте мне, — сказала она, метнувшись к двери и запирая ее на щеколду, затем вернулась и села на колени к Ошерову. Ей нравились такие интеллигентные мужчины, с которыми можно было вытворять все что угодно, не боясь быть непонятой. И Ошеров наверняка оценил ее смелость.

Ее короткое трикотажное платье из мягкой шерсти так облегало фигуру, что не обнять ее, к тому же еще и сидящую на коленях, что само по себе было вызывающим и располагающим, было просто невозможно. И Ошеров обнял ее.