Искатель приключений - Ксавье Монтепен

– Разве признательность, которой я вам обязан, не дает мне достаточного права?..

Жанна побледнела.

– Невозможно, – сказала она, – невозможно, чтобы вы говорили это серьезно!

– Клянусь вам… – прошептал кавалер.

– Не продолжайте, – заключила Жанна, – невозможно, говорю вам, чтобы дворянин осмелился предложить дочери другого дворянина заплатить ей за гостеприимство, которое он получил от нее; это предложение было бы оскорблением, а признательность, если вы думаете, что обязаны мне ею, не выражается оскорблениями!..

Девушка замолчала. Рауль смотрел на нее с восторгом.

Наступила минута молчания между двумя действующими лицами из рассказанной нами сцены. Жанна потупила глаза; яркая краска сменила бледность на ее щеках; сердце ее сильно билось, грудь, целомудренно закрытая темным шерстяным корсажем, приподнималась. Она была восхитительна своей непринужденной грацией к величественной гордостью. Повторяем, Рауль смотрел на нее с восторгом. Однако он заговорил первый:

– Простите меня, умоляю, простите, если я невольно оскорбил вас…

– Охотно прощаю, – отвечала молодая девушка.

– Правда ли это?..

– Да, клянусь вам… я уже ничего не помню…

– Благодарю!.. Тысячу раз благодарю! – вскричал Рауль.

И он протянул Жанне свою руку, горевшую лихорадочным огнем. Жанна задрожала от его прикосновения и поспешила отдернуть свою руку.

– Неужели я вас пугаю? – горестно прошептал кавалер.

– О! Нет!.. – вскричала молодая девушка с живостью, выдававшей тайны ее сердца.

Наступило молчание; потом Жанна продолжала:

– Я сказала, что надеялась быть вашим добрым ангелом и принести вам выздоровление…

– Помню… – сказал Рауль.

– Я сдержу слово…

Говоря таким образом, Жанна взяла со столика фарфоровую чашку и подала ее больному.

– Что это такое? – спросил Рауль.

– Обещанное выздоровление, – отвечала молодая девушка.

Рауль взял чашку и поднес ее к губам, но почти тотчас же отдернул руку.

– Это странно! – прошептал он.

– Что такое?

– По запаху этого питья можно подумать, что в нем заключается огромная доза опиума…

– Я не знаю, что вы хотите сказать, – возразила Жанна, которая и понятия не имела об опиуме.

– Это лекарство, – спросил Рауль, – не то, которое до сих пор приготовляли для меня?

– То самое, с прибавкой нескольких капель жидкости, которую я влила в него.

– Какой жидкости?..

– Не знаю. Матушка хранила ее старательно и посоветовала мне дать вам, расхвалив ее чудесные свойства. Если вы выпьете сегодня вечером, сказала она, то завтра перестанете страдать… Почему же вы не хотите выпить?

– О! – сказал Рауль восторженно, – я охотно выпью даже яд, если этот яд подадите мне вы!..

Он снова поднес чашку к губам и разом выпил все.

– Я знал, – прошептал он тихо, – знал, что это опиум!..

Голова молодого человека почти тотчас же опустилась на подушку; еще несколько минут глаза его оставались открыты, но смотрели неподвижно и без всякого выражения.

– Вы страдаете? – спросила Жанна с беспокойством.

Рауль не отвечал. Через минуту веки его опустились на глаза, и он, казалось, заснул спокойным и глубоким сном. Жанна возвратилась к матери.

– Ну! – спросила больная, – он выпил?

– Выпил, – отвечала девушка.

– А теперь?

– Теперь спит.

Молния торжества осветила лицо Мадлены.

– Спит… – повторила она. – Это добрый знак!..

Было около полуночи. Небольшая лампа, зажженная Жанной, слабо освещала утомленное лицо кавалера де ла Транблэ. Молодой человек лежал точно в таком же положении, как и несколько часов назад, не сделав ни малейшего движения с тех пор, как непреодолимый сон овладел им.

Жанна давно спала в своей комнате. Из трех обитателей Маленького Замка не спала одна Мадлена. Эта женщина, изнуренная болезнью и страданиями, представляла в настоящую минуту живой и зловещий образ преступления и угрызений совести, поскольку одно обыкновенно следует за другим. Освещаемая печальным светом ночной лампы, горевшей в ее комнате, старуха приподнялась на своей постели. Ее длинные седые, растрепанные волосы покрывали шею и исхудалые плечи; глаза ее сверкали, она прислушивалась и вздрагивала при малейшем шуме.

Вдруг она решилась, откинула одеяло, спустилась с кровати и два или три раза попробовала удержаться на ногах. Но она давно уже потеряла привычку ходить, и притом одна ее нога была почти разбита параличом. Она упала сначала на колени и приподнялась только через несколько минут, после неслыханных усилий, походя на изрезанную змею, старающуюся соединить разбросанные куски своего тела.

Поднявшись на ноги, Мадлена, опираясь руками на мебель и скорее тащась, нежели идя, добралась кое-как до дверей комнаты дочери и заперла ее задвижкой, так что Жанне невозможно было выйти. Сделав это, Мадлена опустилась на ковер и, ползком пробираясь вдоль стены, потому что не могла более держаться на ногах, доползла до того места, где, в виде трофея, находилось оружие, принадлежавшее Гильйому де Шанбару. Тут она приподнялась, схватила первое попавшееся ей под руку оружие и снова упала на ковер, судорожно сжимая свою добычу.

Мадлена не могла не улыбаться, увидев, как удачно поспособствовал ей случай. Оружие, которое она держала в руках, был кинжал, клинок которого почти в целый фут длины и чрезвычайно тонкий и острый, имел посередине небольшой желобок для свободного истечения крови. Малейшая рана, нанесенная этим кинжалом, была смертельна. Мадлена взяла в зубы рукоятку и, опираясь на руки и на колени, дотащилась до двери, ведущей на лестницу. Эта дверь была полуоткрыта, и чтобы отпереть ее совсем, Мадлене стоило только притянуть ее к себе.

По мере того, как старуха продвигалась вперед, движения ее становились медленнее и болезненнее: очевидно, силы изменяли ее энергической решимости. Однако она не приходила в отчаяние, в ней не возникала мысль отказаться от адского поступка, который она поклялась совершить. Было как-то странно и вместе с тем страшно видеть в эту минуту, при слабом свете лампы, эту полумертвую женщину, этот живой труп, одушевленный остатком жизни, ползущий таким образом по полу с резкими и прерывистыми движениями, сообразно тому, как боль давала себя чувствовать более или менее сильно. Наверное, люди с самым твердым умом, увидав Мадлену в этом положении, приняли бы ее за какой-нибудь фантастический и ужасный призрак.

Она отворила дверь и очутилась на площадке лестницы. Тут силы ее совершенно оставили и страдания сделались почти невыносимы; чтобы заглушить крик, который ежеминутно готов был вырваться из груди ее от сильной боли, она должна была стиснуть зубами ручку кинжала и села на первую ступень, дожидаясь облегчения. Кризис нестерпимых мук продолжался несколько минут; наконец она почувствовала себя немного лучше и тотчас же снова начала спускаться. В том состоянии, в каком находилась эта гнусная женщина, намерение сойти с лестницы было гигантским трудом. Мадлена все еще держала кинжал в зубах, чтобы сохранить свободными руки, поддерживала себя ими и таким образом спускалась, мало-помалу, со ступеньки на ступеньку. Прикосновение больной ноги к каменным плитам лестницы обдавало Мадлену смертельным холодом до самых костей, и страдания все более и более замедляли ее движения. Она начала дрожать при мысли, что предприняла труд, который вряд ли сможет довести до конца. Уже не раз спрашивала она себя с возрастающей тоской: