Четвертый поход - Сергей Волков

С глухим, совсем не похожим на звон стекла звуком бутыль лопнула, и густая маслянистая жидкость широкой волной хлынула прямо в лицо маньяку! Сережа сжался в комок — все пропало! Сейчас он вылезет и…

Дикий вопль пронесся по каменному коридору! Серый человек вопил, орал, кричал… Нет, человеческих слов не хватит, чтобы описать те, что исторгал он из своей глотки!

«Это серная кислота для заправки аккумуляторов, которые запускают генератор, — спокойно сказал Голос. — Смотри, сейчас она съест его. Словно тысячи малюсеньких жидких крыс…»

И Сережа смотрел. Смотрел, как Серый человек пытается руками, разом отпустив скобу, стереть жидкость с лица, смотрел на выкаченные, странно побелевшие глаза, смотрел на кровь, выступившую из стремительно расползающихся ран на лице и на губах…

Тут, потеряв равновесие, Серый резко, как-то вдруг, откинулся назад и рухнул вниз — в шахту.

Вопль его некоторое время метался в проеме шахтного ствола, потом раздался неприятный, тупой хряск — и тут же наступила оглушающая тишина, только слышно было, как страшная жидкость шипит в пыли и тоненьким ручейком стекает в провал…

Сергей не помнил, сколько он простоял в оцепенении над черным зевом шахты. В себя мальчик пришел от запаха — пахло чем-то удушливым, противным, гниловатым. От лужи у края шахты шел то ли пар, то ли дым — не сильно, но заметно. Двигаясь, как деревянная кукла, он опустился на колени, заглянул вниз — и отшатнулся. Там, в круге мятущегося света свечи, в клубах синеватого кислотного тумана, лежало на спине тело Серого. Сережа отчетливо видел, что лицо маньяка превратилось в сплошное кровавое месиво, сверху похожее на разбитую бутылку с томатным соусом.

«Ты победил! — радостно взвился Голос. — Ты прошел испытание, и отныне мы всегда будем вместе. Это твоя первая настоящая победа, сынок! Гордись!»

И от всего содеянного и увиденного, и от вот этих страшноватых слов, прозвеневших вдруг в голове, от этого пугающего «сынок» Сергей хрипло вскрикнул и бросился прочь от страшной шахты. Он бежал по подземному коридору, по пылевой дорожке, протоптанной Серым, и напряжение и ужас, скрутившие все его тело, постепенно отступали, отступали, отступали, чтобы на их место пришел страх, слабость, усталость…

Где и как он выбрался из пыльных подземелий, Сергей не помнил. Просто в очередной раз навалившись на очередную тяжеленную ржавую дверь в конце очередного темного коридора, он вдруг шагнул навстречу неяркому свету осеннего неба, который больно резанул по его глазам, привыкшим к темноте.

С полуприкрытыми веками, стараясь смотреть только под ноги, Сережа побежал вперед, прочь от ужасных катакомб. Пару раз он падал, натыкался на деревья, пока наконец глаза его не привыкли к свету.

Он стоял в каком-то небольшом распадке среди все тех же бугров. Вокруг шумели голые деревья, ветер тоненько свистел в ветках, справа от Сергея сквозь лес свинцово серела необъятная гладь Волги, а впереди возвышалась голая вершина Лысого холма, прямо посредине которой сидели у дымящего костра три человека.

Черная кепка Дрозда и оранжевые полоски на куртке Фарида, рыжий вихор на затылке Буратино — верные друзья пекли картошку и ждали его, время от времени оглядываясь по сторонам.

Сергей ничего не стал им рассказывать — ни про Серого, ни про бетонные коридоры под буграми. Он вообще никогда и никому об этом не рассказывал…

И вход в те жуткие казематы, сколько потом ни искал, найти так и не смог. Кто, когда и зачем создал их, что хранилось в сундуках, куда вели двери на дне шахты, чьи несчастные останки покоились без погребения в каменных нишах, Сергей так никогда и не узнал…

Пацаны распутали ему руки и засыпали вопросами, и вот тут-то Сережу окончательно «отпустило» — и разум отказался повиноваться.

Он полгода болел, впав в то состояние, которое специалисты называют ступором, и честь и хвала его замечательной маме, которая отбила сына у «самых прогрессивных в мире» психиатров и своим вниманием и лаской растопила-таки тот кусок льда, который вдруг сковал его мозг около пяти вечера одним сентябрьским днем на буграх у Волги…

* * *

Из он-лайн дневника Мити Филиппова: Запись от 10.11.

Кто придумал школу? Нашу и вообще…

Кто придумал учителей, и самое главное — кто придумал школьную программу? Устал я с ними бороться. Может, как советует Т., и правда, попробовать сдать экстерном?

Третий день подряд клонит в сон. Вывод — сегодня среда.

Загадка: слабое, беззащитное существо, от которого невозможно ни отбиться, ни спрятаться. Отгадка — это Самойка. У меня дела в лаборатории, а ей обязательно надо в кино.

Не люблю эти модные фильмы. Я после «Персидской защиты» еще не отошел. Там главный герой сидит на дереве и стреляет из ружья. В Персии сидит. Понимаете, да? А дерево — липа.

И весь фильм получается — липа…

Самойка теперь обижается. Придется мириться. Тяжело быть мужчиной — за все в ответе. И обижаешь сам, и миришься сам.

Философ Розанов как-то сказал: «Живи каждый день так, как если бы ты всю жизнь жил для этого дня». Ну, на один день меня хватит. А дальше как?

Чвяк-чвяк, хлюп-хлюп… Чвяк-хлюп, хлюп-чвяк… Под ногами — каша, причем отнюдь не манная. Над головой — тоже дрянь, то ли дождь, то ли снег. Нет в Москве более мерзкого времени года, чем осеннее межсезонье…

Весной еще терпимо — все же временами светит солнышко, воробьи чирикают и в душе распускает лепестки пока еще скрытая, но весьма твердая убежденность — скоро все растает, скоро наступит лето…

А вот поздней осенью — тоска смертная. За городом уже зима, сугробы лежат, а в самом городе, иллюстрируя некогда популярную песенку, тепло и сыро. И слякотно.

Свежий ноябрьский снежок красивым пушистым покрывалом ложится на тротуары и проезжую часть — и тут же его размочаливают сотни и тысячи, а точнее — сотни тысяч ног и колес. А уж если к снежку добавляется дождь и ветер…

Илья выплюнул домученную до самого фильтра сигарету в урну у автобусной остановки, вжался в пальто, как рак-отшельник в раковину, поежился. До назначенного Вадимом Завадским «часа X» оставалось еще двадцать минут. В любое другое время года переждать, перетоптаться эти двадцать минут ничего не стоило, подумаешь, газетку почитал, перекурил опять же — вот тебе и время прошло.

Но когда с неба льет ледяной дождь вперемешку с мокрым снегом, а злой ветер набрасывается на тебя, словно насильник на жертву, норовит залезть под одежду, выстудить, заморозить, — лучше сидеть в тепле.

«Как хорошо было в метро. Пусто, не холодно… И чего Зава не назначил встречу попозже? Можно было бы в кафешке переждать, хоть вон в той, напротив, до открытия которой осталось… ох, еще целых три часа…» — со злостью подумал Илья, пытаясь укрыться за прозрачной стенкой остановки от дующего, казалось, со всех сторон ветра. Впрочем, злиться он мог только на себя самого. Хотел увидеть загадочных тварей Хтоноса? Назвался груздем? Будь добр сидеть в кузовке и не чирикать…