Психоанализ детских страхов - Зигмунд Фрейд

приехать к маме – с телегой или на фиакре. Ведь я могу ему также сказать номер дома.

Я. Так чего же ты, собственно, боишься?

Ганс. Я этого не знаю, но профессор это узнает. Ты веришь, что он это узнает?

Я. Почему же ты хочешь перебраться на доску?

Ганс. Потому что я еще никогда там не был, а мне так хотелось бы там побывать, и знаешь почему? Потому что я хотел бы нагружать и разгружать поклажу и лазить по ней. Мне так хочется там полазить. А знаешь, у кого я научился лазить? Мальчишки лазили по тюкам, я это видел, и я тоже хочу это делать.

Его желание не исполнилось, ибо, когда Ганс вновь решается выйти за ворота, несколько шагов по улице вызывают у него слишком большое сопротивление, поскольку во дворе постоянно ездят телеги.

Профессор знает также только то, что эта задуманная игра Ганса с нагруженными телегами должна иметь символическую, замещающую связь с другим желанием, о котором он пока еще ничего не сказал. Но это желание теперь можно было бы сконструировать, если бы это не показалось слишком смелым.

После обеда мы опять идем за ворота, и по возвращении я спрашиваю Ганса: «Каких лошадей ты, собственно, боишься больше всего?»

Ганс. Всех.

Я. Это не так.

Ганс. Больше всего я боюсь лошадей, у которых что-то у рта.

Я. Что ты имеешь в виду? Железо, которое у них во рту?

Ганс. Нет, у них возле рта что-то черное. (Прикрывает свой рот рукой.)

Я. Быть может, усы?

Ганс (смеется). О нет!

Я. Это у всех?

Ганс. Нет, только у некоторых.

Я. Что же у них возле рта?

Рис. 4

Ганс. Что-то черное. Я думаю, что на самом деле это толстая сбруя на морде у ломовых лошадей (рис. 4). Я также больше всего боюсь мебельных фургонов.

Я. Почему?

Ганс. Я думаю, что, когда лошади тянут тяжелый мебельный фургон, они упадут.

Я. Значит, маленьких телег ты не боишься?

Ганс. Нет, маленьких телег и почтового фургона я не боюсь. А еще я больше всего боюсь, когда проезжает омнибус.

Я. Почему? Потому что он такой большой?

Ганс. Нет, потому что однажды в таком экипаже упала лошадь.

Я. Когда?

Ганс. Однажды, когда я, несмотря на «глупость», шел с мамой, когда я покупал жилетку.

(Впоследствии это подтверждается матерью.)

Я. Что ты подумал, когда упала лошадь?

Ганс. Что теперь всегда будет так. Все лошади в омнибусах будут падать.

Я. В каждом омнибусе?

Ганс. Да! И в мебельных фургонах тоже. В мебельных не так часто.

Я. У тебя тогда уже была «глупость»?

Ганс. Нет, она у меня появилась позднее. Когда лошадь в омнибусе упала, я очень сильно испугался, правда! Когда я пошел дальше, она у меня появилась.

Я. Но ведь «глупость» была в том, что ты думал, что тебя укусит лошадь, а теперь ты говоришь, что боялся, что лошадь упадет?

Ганс. Упадет и укусит[23].

Я. Почему же ты так испугался?

Ганс. Потому что лошадь делала ногами так. (Ложится на землю и показывает мне, как она дрыгалась.) Я испугался, потому что она создавала ногами «шум».

Я. Где ты был тогда с мамой?

Ганс. Сначала на катке, затем в кафе, затем покупали жилетку, затем у кондитера с мамой, а потом вечером дома; тогда мы прошли через парк.

(Все это подтверждается моей женой, также и то, что сразу после этого возник страх.)

Я. Лошадь умерла после того, как упала?

Ганс. Да!

Я. Откуда ты это знаешь?

Ганс. Потому что я это видел. (Смеется.) Нет, она вовсе не умерла.

Я. Может быть, ты подумал, что она умерла?

Ганс. Нет, точно нет. Я это сказал только в шутку.

(Однако выражение его лица тогда было серьезным.)

Поскольку он устал, я оставляю его в покое. Он мне только еще рассказывает, что сначала боялся лошадей в омнибусе, затем всех других и только в последнее время – лошадей, впряженных в мебельные фургоны.

На обратном пути из Лайнца еще несколько вопросов.

Я. Когда лошадь в омнибусе упала, какого она была цвета? Белая, рыжая, коричневая, серая?

Ганс. Черная, обе лошади были черные.

Я. Она была маленькая или большая?

Ганс. Большая.

Я. Толстая или худая?

Ганс. Толстая, очень большая и толстая.

Я. Когда лошадь упала, ты подумал о папе?

Ганс. Может быть. Да. Это возможно.

Наверное, в некоторых пунктах отец исследовал безуспешно; но это ничуть не мешает с близи познакомиться с подобной фобией, которую хотелось бы назвать по ее новому объекту. Таким образом, мы узнаем, насколько, собственно говоря, она диффузна. Она расходуется на лошадей и на экипажи, на то, что лошади падают, и на то, что они кусаются, на лошадей с особыми свойствами, на тяжело нагруженные телеги. Мы сразу догадываемся, что все эти особенности происходят оттого, что первоначально тревога не относилась к лошадям, а была транспонирована на них только вторично и зафиксировалась теперь в тех местах комплекса лошадей, которые оказались пригодными для определенных переносов. Особенно высоко мы должны оценить один важный результат дознаний отца. Мы узнали актуальный повод, после которого разразилась фобия. Это – эпизод, когда мальчик увидел, как упала большая массивная лошадь, и по меньшей мере одно из толкований этого впечатления, по-видимому подчеркнутое отцом, состоит в том, что Ганс тогда ощущал желание, чтобы его отец упал точно так же – и умер. Серьезное выражение лица во время рассказа, похоже, соответствовало этим бессознательным помыслам. Не скрываются ли за ними еще и другие мысли? И что означает шум, производимый ногами?

С некоторых пор Ганс играет в комнате в лошадку, бегает, падает, топает ногами, ржет. Однажды он подвешивает к себе мешочек наподобие торбы с овсом. Несколько раз он подбегает ко мне и кусает.

Таким образом, он принимает последние толкования решительнее, чем может это сделать с помощью слов, но, разумеется, с переменой ролей, поскольку эта игра служит фантазии-желанию. Стало быть, он – лошадь, он кусает отца; впрочем, при этом