Искажение - Герман Канабеев

На Манежной площади в полдень вторника было немноголюдно. Редкие группы иностранных туристов и беспечная декоративная полиция. Горчинский присел на скамейку у Манежа. Он закрыл глаза и прислушался к городу. Тот, словно не желая раскрывать ему никаких тайн, притих. Мягкая бархатная тишина. Горчинский заглянул в это новое ощущение, открыл глаза, ему показалось, что краски будто стали немного ярче, но линии потеряли резкость. Словно легкая дымка окутала город. Словно что-то сейчас должно произойти. Не что-то выдающееся, эпическое и выбивающееся из привычной реальности. Как бывает, когда видишь странную необычную птицу в стайке городских голубей. И Горчинский увидел.

Девушка не прошла, а прокружилась мимо него, словно в танце. Она не была легка в своей полноте, не была привлекательна лицом или фигурой: крепкие короткие ноги, тяжелый низ, лишенный естественных линий верх. Форменная одежда работника метро лишала возможности гадать, чем она занимается. Таких Горчинский видел за кассами метрополитена. Но в этом подобии танца сквозили невероятная легкость и естественность, словно она была в этот момент на вершине счастья. Девушка порхала, будто в ней вообще нет плоти и веса, беззвучно смеялась и что-то шептала. Горчинский достал телефон, вошел в систему и подключился к камере на ближайшем к ней фонарном столбе. Он сделал снимок, загрузил в систему и запустил распознавание лиц. «Катя Коржикова, город Москва, работает – Московский метрополитен им. В. И. Ленина, двадцать семь лет, не замужем», – прочитал Горчинский в профиле Фейсбука. Горчинский сделал метку на слежение и убрал телефон в карман. Катя Коржикова, все так же пританцовывая, словно паря в нескольких сантиметрах от земли, двигалась в сторону станции метро «Александровский сад».

Горчинский пролистал фотографии Коржиковой в Фейсбуке. На всех без исключения она была в форменной одежде, словно другой и не носила. Удивило его и то, что впервые он видел такое неподдельное счастье на лице человека. Прочитав несколько постов, Горчинский было подумал, что слишком уж наигранно это счастье, Коржикова писала: «Одно только меня пугает: что, если я потеряю эту работу? По здоровью или еще каким независимым от меня причинам. Как еще мне тогда быть счастливой?» Или такое: «В детстве я мечтала стать врачом, но слава богу, что теперь работаю в метрополитене. Это лучшее, что могло со мной случиться».

Горчинский почувствовал легкую зависть – конечно, не к тому, что Катя Коржикова трудится кассиром метрополитена, но к ее счастью быть на своем месте.

Катя Коржикова жила на первом этаже по улице Большая Филевская. Первое наблюдение за кухонным окном своей новой подопечной Горчинский не без опасения решил провести вживую.

Окна ее квартиры – почти вровень с землей. Горчинский узнал, что раньше это было техническое помещение, теперь выведенное в жилой фонд. Получается, сама квартира находилась ниже уровня земли. К удаче Горчинского, окна выходили не во двор, а на ту сторону, где росли высокие старые деревья и кучерявые кусты шиповника. За одним из кустов он и примостился, вооружившись биноклем и подключившись к микрофону смартфона Коржиковой. Камеру ноутбука она заклеила пластырем, и Горчинский усмехнулся, обнаружив это. Когда-то почти все заклеивали камеры ноутбуков, но вскоре, будто плюнув на саму идею, смахивающую на теорию заговора, перестали это делать. Что на самом деле не было лишено смысла.

Горчинский думал, что и дома Коржикова будет в форменной одежде, но она облачилась в просторный халат, распустила волосы, и, как показалось Горчинскому, с ее лица ушла вся благость. Теперь он видел просто полноватую девушку, не очень ухоженную, с мешками под глазами и опущенными уголками губ. Коржикова сидела на кухне, на столе перед ней стояла объемная кружка с чаем и стопка проездных карточек «Тройка». Она медленно перебирала карточки, каждую рассматривая так, словно они чем-то отличались друг от друга. Коржикова просидела около трех часов.

Горчинский не видел, что конкретно она делает с карточками, но ему показалось, что над каждой она что-то нашептывала, будто читала молитву. Вернувшись домой, он подключился к ближайшей камере, смотрящей на окно Коржиковой. Свет на кухне по-прежнему горел. Горчинский поставил уведомление, синхронизировав будильник с движением в квартире Коржиковой, чтобы не проспать ее пробуждение.

Будильник сработал в шесть утра. Горчинский вошел в систему с телефона. Коржикова уже порхала, перед ним снова была та счастливая кассирша из вчера. Он проследил за ней до метро «Багратионовская». Наблюдал за Коржиковой в вагоне поезда. Она была единственной, кто в вагоне не пялился в телефон и не читал книгу. Она рассматривала людей и, если пересекалась с кем-то взглядом, улыбалась настолько доброжелательно и искренне, что тут же получала улыбку в ответ. Катя Коржикова вышла из поезда на станции «Кутузовская». Здесь же она и работала. Через камеру, смотрящую на кассу, где сидела Коржикова, Горчинский видел, как она достала из сумки стопку карт «Тройка», аккуратно завернутую в пакет, надела перчатки, маску и положила проездные карты перед собой. К обеденному перерыву стопка разошлась. Продав последнюю карту «Тройка» из стопки, Коржикова радостно хлопнула в ладоши и закрыла кассу.

Горчинский подключился к камерам в комнате отдыха, где располагалась импровизированная кухня с микроволновой печью и чайником. Кроме Коржиковой в комнате за столом сидела еще одна девушка, примерно такого же возраста, как и Коржикова, немного миниатюрнее той, с собранными в хвост рыжими волосами и лицом, обильно усыпанным веснушками. Нетерпеливо ожидая, когда пропищит микроволновка, она выстукивала по столу сложный рваный ритм длинными ногтями. Наконец дождавшись, она достала пластиковый контейнер с синей крышкой и, облизываясь, поставила на стол. Коржикова пила кофе из большой кружки с логотипом метрополитена и ничего не ела.

– Худеешь? – спросила рыжая.

– Аппетита нет, – ответила Коржикова.

– Кать, всегда хотела спросить.

– Ну.

– Ты ничего не употребляешь? – Рыжая откусила от сосиски и отправила в рот ложку гречки.

– В смысле?

– Ну, всегда какая-то бодрая, что ли, у меня сил до обеда досидеть нет, ты же как заведенная и счастливая, мне кажется.

– Да, Тань, счастливая, – Коржикова отхлебнула из кружки.

– А как умудряешься? Я знаю, не замужем и детей нет, как получается?

– Наверно, не поверишь, но я очень люблю работу.

Рыжая не донесла до рта очередную ложку с гречкой и уставилась на Коржикову.

– Ты серьезно?

– Абсолютно. Знаешь, я смотрю каждый день на людей, покупающих проездные, и понимаю, что делаю очень важное дело.

– Пробиваешь по кассе? Важное! – Рыжая засмеялась и тут же закашлялась от попавшей не в то горло гречки.

– Нет, конечно, я помогаю им двигаться вперед. Каждый проданный мною проездной – это целая история, которая вместе с этим проездным, может, только начинается, а может, заканчивается, понимаешь?

– Не очень.

– Люди же не бесцельно куда-то едут, и не только на работу или с работы. Вот кто-то едет за женой в роддом, вот кто-то на похороны, а у кого-то первое свидание с любовью всей его жизни, а кто-то, может, едет кого-нибудь убить. И каждому я протягиваю проездной, чтобы проехать по дороге, в конце которой, возможно, человека ждет самое важное событие в жизни. Я счастлива от этого, но не только. – Коржикова допила кофе. – Мои проездные особенные, получив такой, человек, без сомнения, отправится в самое увлекательное и длительное путешествие, какое только может быть в жизни. Ты спрашиваешь, почему я счастлива? А многие из живущих могут похвастаться вот таким вот?