Часослов Бориса Годунова - Наталья Александрова

Боярин снова склонился над котелком.

– А теперь что ты видишь?

– А теперь вижу самого себя. Вижу, что стою я под большим дубом, а с того дуба падают на меня не листья да не желуди, а золотые да серебряные украшения – кольца с дорогими каменьями, гривны нашейные, кинжалы сарацинские, искусно изукрашенные… ох… а теперь мне в руки венец дорогой упал!

– Видать, государь мой, что после смерти грозного царя достанутся тебе слава и богатство невиданные, а спустя какое-то время будешь сам ты венчан на царство!

Боярин отшатнулся от котелка, уставился на колдуна, потом схватил его за отворот кафтана и встряхнул:

– Правду ли ты говоришь, старик?

– Я тебе ничего не говорю, это тебе колдовское зелье сказало. А я только толкую то, что ты сам видел.

Боярин отпустил старика и снова склонился над котелком.

– Не довольно ли тебе, государь? – окликнул его колдун. – Может, остановишься?

– Не мешай мне, старик! Я должен знать все… все, до конца! А ты только толкуй мне видения…

– Ну, воля твоя… говори, что ты видишь!

– Вижу, как курица клюет своего цыпленка… как овца пожирает своего ягненка… вижу, как корова гложет теленка… что сие может значить?

– Голод большой будет в твое царствование. Такой голод, какого не видывали прежде на Руси!

– Голод? Велика ли беда! Главное, что я заранее о нем узнаю, велю приготовить большие запасы… казны не пожалею, но людей от голода спасу…

Он снова склонился над волшебным котелком – и отшатнулся в испуге, вскрикнул:

– А это что?

– Что ты увидел, государь?

– Увидел лицо младенца… мальчика малолетнего… в крови, весь он в крови! И свои руки увидел – а на них кровь… что это видение значит, старик?

– Не знаю, государь мой, ничего не ведаю! – колдун отвел глаза. – Ты сам про то больше моего знаешь. Что ты там видел – это только тебе самому ведомо… только тебе самому открыто… а сейчас уходи, прощай, государь мой, оставь меня, мне помолиться нужно, замолить нужно грехи свои тяжкие… столько на моей душе грехов накопилось, что вовек не отмолить…

– Ты мне, старик, зубы-то не заговаривай! – Боярин снова схватил колдуна за ворот. – Говори, что сие видение значит! Говори толком, а не то сей же час снесу тебе голову!

– Голову снесешь? – Колдун страшно, хрипло захохотал, ловко вывернулся из рук боярина, выпрямился во весь рост и вдруг стал вдвое выше самого боярина, вдвое выше любого человека.

Голова его уперлась в потолок землянки, он согнулся, нависнув над боярином. Лицо его осунулось, обтянулось сухой желтой кожей, а потом и вовсе превратилось в череп с пустыми страшными глазницами.

– Голову снесешь? – прошамкал череп безгубым ртом, и тут же колдун сам оторвал свой череп и швырнул его под ноги боярину.

Череп подкатился под ноги Годунова, сверкая черными провалами глазниц, открыл рот и прохрипел:

– Голову снесешь? – И дикий, отвратительный хохот заполнил всю землянку.

Боярин в ужасе вскрикнул, вылетел из землянки и побежал прочь, не разбирая дороги, спотыкаясь, крестясь на ходу и бормоча слова молитвы.

И бежал так, пока не выбежал на проезжую дорогу…

– …а еще есть навзрыд-трава, – бормотала бомжиха, – она растет на помойках позади круглосуточных магазинов, и собирать ее нужно непременно по понедельникам, тогда же, когда стеклотару. Если кто ту траву заварит с чабрецом и мятой да выпьет – ему непременно будет прибавка к пенсии…

«Господи, что я слушаю! – подумала Ирина, с отвращением глядя на Лялю. – Бред какой-то! Ничего я здесь не узнаю, только время впустую потрачу. Нужно скорее уходить, а то еще подхвачу от нее какую-нибудь заразу!»

– А еще есть трава-кровохлебка… – не унималась Ляля. – Если ее к ране вовремя приложить – кровь тут же остановится. Только ей никто ту траву к ране не приложил, вот она и померла, болезная! Померла, несчастная!

– Кто помер? – машинально переспросила Ирина. – Про кого это ты говоришь?

– Дык, она же! Та самая бабка! – ответила Ляля убежденно. – Вот тут она как раз лежала, а вокруг нее – крови целая лужа!

Ляля показала на асфальт под ногами Ирины.

– Прямо даже удивительно, сколько в одном человеке крови может быть! Целая, говорю, лужа натекла! Если бы ей тогда траву-кровохлебку приложили – все бы, может, и обошлось, но где же ее взять, кровохлебку? Тут-то, в городе? Она ведь, трава эта, только по старым дорогам растет, по которым больше никто не ходит и не ездит, и собирать ее нужно непременно после грозы… ох, и люблю я грозу, особенно если в начале мая… когда весенний первый гром…

– На этом месте кого-то убили? – Ирина попыталась вернуть бомжиху к интересующей ее теме.

– Ну да, а о чем я тебе толкую? Вот на этом самом месте… вот прямо где ты сейчас стоишь…

Ирина невольно отступила в сторону.

– А когда это случилось?

– Известно – когда. В прошлый вторник…

– Точно – во вторник? Двадцатого? Ты ничего не путаешь? Подумай хорошенько, Ляля!

– Насчет того, двадцатого или другого какого – это я не скажу, врать не буду, а что во вторник – это точно!

– Почему ты так в этом уверена? – недоверчиво переспросила Ирина. Она сомневалась в достоинствах Ляли как свидетеля.

Ляля наверняка не знала, какое сегодня число и даже какой год, откуда же она так точно знает, какой тогда был день недели?

– Потому уверена, – отвечала бомжиха рассудительно, – что по вторникам нам возле Пяти углов одежку раздают благотворительную, и я как раз оттуда шла. Кофту мне хорошую дали, теплую. Натуральная кофта, чистая шерсть.

– И где ж та кофта? – Ирина с насмешкой показала на засаленный костюм бывшего фиолетового цвета. – Пропила уже? Или, может, потеряла?

– И ничего не пропила, – насупилась Ляля, – у меня привычки такой нету, чтобы хорошую вещь пропивать.

Она приосанилась и поучительным тоном проговорила:

– К одежде надо трепетно относиться, об ней надо заботиться. Чистить ее надо, не кидать на пол комом мятым. Тогда она тебе тем же отплатит, поможет тебе в трудную минуту. Платье так сядет, что все недостатки скроет, пальто обычное так запахнется, будто оно от самого «Диора». А вот если будешь к одежде пренебрежительно относиться, мять да пачкать – то она тебе обязательно отомстит. В самый неподходящий момент подол оторвется, да и провиснет. Или лямка у бюстгальтера лопнет. Что колготки поползут, я уж и не говорю.

– Пуговицы опять же… – машинально поддакнула Ирина, – или молния застрянет…