Финская война. Бастионы Лапландии - Валерьян Телебин

— Мальчики! Я, конечно, этого не одобряю, но раз высо-о-кое начальство решило, поделать ничего не могу. Вот вам ворошиловский паёк, смотрите, не упейтесь, и сало — от обморожений, на закуску. Говорят, скоро введут повсеместно, а пока только вам, зато спирт медицинский.

Бойцы радостно загудели, а я поднялся навстречу, обнял её — свежую, румяную с мороза — и пробурчал с еле скрываемым удовольствием:

— Ну как я могу спокойно воевать, когда ты шастаешь по темноте, чуть ли не по вражеским тылам?! Не могла кого из санитаров послать?

— Санитарам? Спирт? Ты в своём уме? И потом, со мной такие ребята боевые, им хуш рота финнов, уделают.

Ребята действительно были что надо. Доложились, подсели к огню. Ночью с нами в поиск пойдут, но у них своё задание.

— Татьяна Васильевна! — ехидно начал красноармеец Рышков, видно, уже приняв ещё с полстакана. — А не жалеете вы, что отвергли ухаживания комкора Жукова? Глядишь, уже б генеральшей стали. Попивали бы сейчас мальвазию где-нибудь в Гаграх!

— Мальвазию по Гаграм, Лёшенька, всякие куртизанки распивают, а генеральские жёны в палатах каменных от тоски и одиночества воют, тыл мужьям обеспечивают. И потом, что за жизнь без любви? Ночами в подушку выть, его вспоминать? — Татьяна кивнула в мою сторону и продолжила: — Да и вас, милые мои, ни на кого я не променяю.

Сквозь одобрительный гул послышалась пара затрещин и слегка обиженный голос Алексея: «За што, я ж так… пошутить…»

— А товарищ старшина, между прочим, после войны жениться обещал! — не успокаивался Рышков.

— Ой, не верь, Лёшенька, обманет он тебя! — рассмеялась Таня.

— Ну что вы такое говорите, Татьяна Васильевна, он же на вас жениться обещал! — вконец разобиделся Алексей.

— Что ж, попрошусь завтра в Кайралы. Туда, говорят, лётную эскадрилью перебрасывают, выменяю на ваш спирт парашют себе шёлковый.

— На что он вам, товарищ старший военфельдшер, да ещё за наш спирт? — спросил кто-то из красноармейцев.

— Платье свадебное шить буду, раз такое дело, — озорно ответила девушка.

Едва не наступая на руки и ноги бойцов, мы выбрались из землянки.

Пройдя молча несколько шагов, Таня резко обернулась и спросила меня таким ангельским голосом: «Это правда?», что я не стал ваньку валять и придуриваться и тут же ответил:

— Ну конечно, милая! Вот разобьём финнов и сразу поженимся!.. Если, конечно, ты согласишься?! — добавил я, хитро́ улыбнувшись.

— Конечно, да! Родной мой! Конечно, да! — воскликнула Танюшка, бросившись мне на шею, и, повалив в сугроб, принялась с упоением целовать.

— Я тут у вас блиндаж с боеприпасами видела… — горячо прошептала девушка, почти касаясь моих губ своими.

— И когда ты успела?! — удивился я.

— Разведчики ящик со взрывчаткой приволокли с собой, ну мы и заскочили… Там даже печурка есть небольшенькая… Пойдём?

Мы выбрались из сугроба и направились по вырытой в снегу траншее. Вскоре впереди замаячила тень часового в трофейной маскировочной куртке и послышался голос:

— Ехал грррека черррез ррреку…

— Получил по чебуреку! Боец, почему себя демаскируете?! — рявкнул я чересчур грозно. — Трое суток ареста!

Красноармеец не нашёлся что ответить, кроме как: «Есть, тррое суток арреста».

— Миша, зачем ты так строго?! Совсем ведь молоденький парнишка ещё, а ты под арест! — вмешалась Таня.

— То-то и оно, что молоденький, из пополнения недавнего. От него сейчас наша жизнь зависит! Всех нас! Всей роты! А он тут скороговорки разучивает, логопед хренов!.. Ладно, — произнёс я уже спокойно, — после победы отсидишь свои трое суток, а пока приказываю обойти все посты и проверить несение караульной службы!

— Есть обойти посты и прроверрить несение карраульной службы! — радостно воскликнул боец.

— И если увидишь где подобное безобразие, смело назначай трое суток ареста! Скажешь, я приказал. Вперёд.

— Есть, товаррищ командирр! — и, помявшись с ноги на ногу, спросил: — А потом?..

— Потом вернёшься на свой пост. Будешь нас охранять… Мы тут пока оружие трофейное пересчитаем.

— Понял! — ответил боец, пытаясь не улыбнуться.

— Понял, так беги!

Печка в блиндаже теплилась вполсилы.

— Как у них всё грамотно: печурка аккуратненькая, рядом ведро с водой, ведро с песком, запас дров, боеприпасы ровно разложены; сухо, тепло… Зимовать здесь собирались, что ли? То ли дело у нас! Вон разведчики твои, ящик со взрывчаткой чуть не на печку поставили. А смазка оружейная? На морозе так застывает, что затвор у трёхлинейки не передёрнешь! Спасибо танкисты научили керосином разбавлять, теперь хоть воевать можно. Надысь случай был у миномётчиков: открыли огонь с предельной дистанции, угол наклона стволов, естественно, минимальный. В одном расчёте боец, мину не обтерев, в ствол вбросил, а она в застывшей смазке как в дёгте увязла. Они недолго думая ствол отцепляют, переворачивают и об плиту опорную бздыньк! Комбат как увидел, у него аж будёновка дыбом встала. «Вы што ж, — говорит, — ироды, делаете?! Мина ж на боевом взводе! Щаз так бздынькнет, вся батарея к архистратигу Михаилу в караульную роту откомандируется!»

Пока я рассказывал, подбрасывая заодно дрова в печку, Таня расположилась поблизости и потянула меня к себе. Глаза её блестели, словно два уральских изумруда, щёки порозовели, а губы, наливаясь цветом спелого граната, раскрылись в ожидании поцелуя…

— Вот кончится война, поженимся, а потом я в Москву поеду, мединститут закончу, там как раз в марте этого года военный факультет открылся… — мечтательно пропела Таня, натягивая гимнастёрку. — Воевать-то, поди, нам больше не с кем будет, а Миш?

— Разве что япошки снова полезут. С германцами-то мы замирились! А вот самураи вряд ли успокоятся. Захотят реванш взять. Впрочем, им ещё долго силы копить придётся, чтобы набраться смелости снова напасть. Мы к тому времени там такую армию сформируем, что пусть только сунутся! Халхин-Гол им детским утренником покажется!.. — язык мой стал заплетаться, и я не заметил, как уснул.

Танечка подбросила в печурку ещё дров и снова легла. Заснула почти мгновенно, тесно прижавшись ко мне спиной и положив голову на мою руку. Лёгкая улыбка блуждала на её губах.

— Господин майор, прибыл боец с донесением от командира первой роты 26-го батальона из района Савукоски, — доложил дежурный офицер.

— Зови, — хрипло произнёс Вильхо Ройнинен, протирая красные от хронического недосыпа глаза.

Выслушав и подробно расспросив посыльного обо всех подробностях боя, майор склонился над картой.

— Лейтенант, распорядитесь, чтобы юношу хорошенько накормили и пошлите кого-нибудь за капитаном Вяйняненом. У вас пять минут.

Вернувшись, офицер застал командира в той же самой задумчивой позе, в которой оставил его пять минут назад.