Фараон Мернефта - Вера Крыжановская

Испуганный и возмущенный, я убегал тогда в обширный сад, который окружал наше жилище. Мало-помалу он стал любимым моим убежищем. Этот сад, некогда прекрасный, был теперь заброшен и запущен, но природа благословенной страны не переставала расточать ему свои дары: цветы и фрукты водились там в изобилии.

Лежа на траве в тени жасминных или розовых кустов, я проводил целые часы в мечтах и наблюдениях. Я следил за неугомонной деятельностью муравьев и птиц, строивших свои жилища, или прислушивался к резким крикам носильщиков воды и продавцов фруктов на улице, которая тянулась за каменной оградой нашего сада. Мало-помалу у меня возникла мысль, что все существа, люди и животные, чем-нибудь да были заняты, за исключением меня одного, и, раздумывая об этом, я почувствовал невообразимую пустоту и скуку. Эта праздная жизнь с каждым днем стала мне казаться невыносимее, и наконец в одно утро (мне было тогда четырнадцать лет) я пришел к матери и сказал:

— Когда я бываю в саду, то вижу вокруг себя непрерывную работу: муравьи волокут свои яйца, птицы вьют гнезда, на улице люди продают, покупают, бегают по своим делам. Один я никуда не выхожу, ничего не делаю и умираю от скуки. Дай мне, пожалуйста, какое-нибудь занятие.

При этом неожиданном заявлении мать до того удивилась, что расхохоталась до слез.

— Как ты рассмешил меня, Пинехас, — сказала она наконец, утирая глаза. — Чего тебе недостает, безмозглый мальчишка? Ешь досыта, спишь сколько хочешь, играешь. Благодари богов, что они дали тебе мать, которая так хорошо умеет управлять делами, что никогда не нуждалась в помощи и поддержке мужчины. Но если уж тебе так хочется делать что-нибудь, на, возьми эту корзинку с гороховыми стручками и вылущи их.

Я взял корзинку и сел с нею в угол. Но в то время, как пальцы мои лущили горох, мысль улетала далеко.

Я вспомнил праздник Озириса, на котором мы были в прошлом году. Какой гордый и величественный вид имели жрецы! Как все преклонялись перед ними, называя мудрецами и посвященными! Однажды жрец-медик пришел к моей матери во время ее болезни. Он прочитал что-то написанное в свитке папируса, потом назначил лекарство, и она выздоровела. Стоило бы научиться тому, что знают жрецы, а не горох лущить.

С досадой швырнул я корзину и убежал в сад, неизменное место моих размышлений. Грустный и недовольный, бросился на каменную скамью в тени акаций, у самой ограды.

Не знаю, сколько времени просидел там, как вдруг какой-то внезапный шум заставил меня вздрогнуть. Осмотревшись, я с удивлением увидел, что в садовой стене открылась маленькая дверь, так искусно замаскированная, что до той поры я вовсе не замечал ее, и что в пролете ее стоит человек высокого роста, очень внимательно глядя на меня. Незнакомец был одет в длинную льняную тунику и темный плащ. Орлиный нос, желтоватая кожа и курчавые волосы обличали в нем семитское происхождение, а черные глаза, выражавшие энергию и хитрость, ярко блестели из-под густых бровей.

— Пинехас, — воскликнул он, схватив меня в объятия и целуя, усадил опять на скамью и прибавил, смеясь: — Не удивляйся, мальчик, что я знаю твое имя, я — старый друг. Но скажи мне, пожалуйста, что ты здесь один делаешь и отчего у тебя такой грустный вид.

Я смотрел на него с недоверием, но горькие чувства, переполнявшие мою душу, взяли верх над осторожностью, и я ответил:

— Мне скучно, потому что я никогда ничего не делаю. Я хотел бы учиться, сделаться мудрым, как жрецы, уметь изготовлять лекарства, как тот врач, который лечил мать… А она смеется надо мной и дает мне лущить горох.

Лицо незнакомца просияло.

— Ты хочешь стать мудрецом, хочешь знать науку о звездах и свойствах растений, проникнуть в таинства, которые преподают в храмах? Будь покоен, Пинехас, твое желание исполнится, ты научишься всему этому. Но теперь бега и приведи сюда Кермозу, только ничего не говори ей обо мне.

Я побежал в дом и позвал мать, которая последовала за мною.

Увидев незнакомца, она испустила такой неистовый крик радости, что я отскочил в испуге.

— Энох! — воскликнула она, бросаясь к нему на шею. — Наконец-то ты вернулся. Где ты был так долго и зачем меня бросил? Смотри, вот Пинехас.

— Да, — отвечал Энох, — мы уже с ним познакомились… Но ты совсем не позаботилась о его воспитании, Кермоза, мальчику необходимо учиться. На днях я представлю его Аменофису, который должен быть у меня в гостях. Что касается до моих путешествий, то сначала я побывал в далеких странах, что лежат за пустыней, и не без выгоды для себя. Теперь же я приехал прямо из Мемфиса, где прожил несколько лет у старого увечного дяди, который, умирая, завещал мне значительное состояние. И вот я вернулся в Танис, и мы можем теперь часто видеться.

Кермоза слушала его вся сияющая. Затем они отослали меня со строгим приказанием молчать.

В эту ночь я не мог сомкнуть глаз: нетерпение видеть человека, который должен был научить меня стольким вещам, возбуждало во мне лихорадочное волнение. Однако несколько дней прошло, а в доме у нас все оставалось по-старому.

Наконец, как-то после обеда, мать позвала меня в свою комнату и принялась наряжать с особенным старанием. Я должен был надеть новую белую тунику, золотой пояс, широкое ожерелье на шею и египетскую шапочку.

— Глядя на тебя, никто не усомнится, что ты сын знатных родителей, — сказала она. — Я нарядила тебя так, чтобы ты произвел хорошее впечатление на Аменофиса, который одно время тоже вздыхал по красавице Кермозе… Это могущественный жрец, но помни: жрецы почитают и любят лишь все блестящее. Теперь, сын мой, — прибавила она, подавая мне плащ, — ступай в сад и жди Эноха у потайной двери.

Ждать мне пришлось немало. Наступила уже ночь, когда наконец отворилась потайная дверь и Энох спросил вполголоса:

— Пинехас, ты здесь?

— Здесь, — отвечал я, быстро вставая с места.

Он схватил меня за руку и повлек за собою.

Пройдя обширный сад, а затем маленький дворик, мы вышли на какую-то улицу, мне незнакомую. Энох проворно шел вперед, храня ненарушимое молчание, я следовал за ним, стараясь не отставать, и таким образом мы долго странствовали по различным улицам, пока наконец не приблизились к одним из городских ворот. Выходя из них, я увидел черного невольника, который стерег колесницу, запряженную парой лошадей.

Энох направился прямо к ней, взял вожжи и приказал мне стать с ним рядом. Лошади помчались, и через некоторое время мы остановились на окраине одного из предместий, перед домом жалкого вида.

Дом этот был окружен садом и очень высокой каменной оградой.

Соскочив с колесницы, Энох постучал в ворота, которые немедленно открылись, и экипаж въехал в пустынный двор, освещенный факелом. Я спустился на землю и вслед за своим проводником вошел в дом, массивная дверь которого тотчас же захлопнулась за нами.

К моему удивлению, насколько внешне это жилище было бедно и непривлекательно, настолько и богато и изящно внутри. Мы прошли через несколько комнат, потом через открытую галерею, выходившую в сад, и остановились в ярко освещенной зале, очевидно приготовленной для приема гостей. Посреди нее стоял стол, окруженный сиденьями из слоновой кости, на столе корзины с фруктами, золотая чаша и маленькая амфора. Стены зала были покрыты роскошными яркими барельефами. В восхищении я остановился пред одной из картин, на которой изображен был человек, сидящий на троне и увенчанный царской короной. Перед ним стоял другой, простирающий руки к небу. Второй барельеф изображал улицу, наполненную множеством народа. Толпа приветствовала радостными кликами человека, стоящего на колеснице, перед которой бежал глашатай и музыканты с длинными трубами.