Фараон Мернефта - Вера Крыжановская

Сняв с себя амулет на золотой цепочке, я надела его на тонкую шейку ребенка и завернула его в дорогой платок.

— Назову его Мезу — сын воды, — сказала я, целуя малыша, и, подняв его к солнцу, прибавила: — Ра — могучий бог, пославший мне это дитя, — сохрани и защити его. Женщина, возьми ребенка и давай мне знать о нем. Скоро я покину Танис, но когда будешь в Фивах, то принеси его во дворец и получишь вознаграждение.

Иохабед приложилась к моим ногам и, забрав ребенка, скрылась.

Мне казалось, что с моей души свалилась огромная тяжесть: я обеспечила жизнь моему ребенку и могла покровительствовать ему в будущем. Так что, когда встречу Итамара в царстве теней, где все люди равны между собою, мне не придется краснеть перед ним. Однако я очень опасалась чем-либо выдать свое счастье, поэтому притворилась утомленной и печальной. Я ужасно боялась, как бы Шенефрес, вечно подозревавший меня и отслеживающий каждое мое действие, не догадался бы об истине.

Все обошлось намного проще, чем я ожидала. Шенефрес не выразил даже малейшего неудовольствия по поводу усыновления ребенка, и я имела возможность видеть малютку, которого Иохабед иногда приносила ко мне.

Она открыто объявила, что это ее собственный ребенок и она сама пустила его на воды Нила; таким образом, на меня не могло пасть подозрение. Когда Мезу исполнилось четыре года, я взяла его на воспитание в свой дворец.

Волнуясь, показала его Рамзесу; но очаровательная миловидность и ум мальчика, значительно превышавший его возраст, понравились царю. Фараон стал оказывать ему большое внимание, часто заставлял разговаривать с собою, получая от Мезу всегда верные и даже поразительные ответы.

Благородный жрец и врач Суанро, оставшийся моим другом, воспользовался таким добрым знаком, чтобы сообщить всю правду и убедить царя, что мальчику, в жилах которого течет кровь Рамзессидов, следует дать подобающее воспитание; Итамар поплатился жизнью за преступную дерзость, но мать Мезу была дочерью фараона.

Рамзес спокойно выслушал это объяснение и с тех пор открыто покровительствовал Мезу, который перестал быть всего лишь хорошенькой игрушкой в моем доме.

Сначала его поместили в число детей, составлявших общество царских сыновей, а затем, по повелению фараона, он был определен в знаменитую школу дома Сети, где воспитывались самые образованные и благородные люди Египта.

В злобном сердце Шенефреса проснулось смутное подозрение, вызванное моей нежностью и необычайным сходством Мезу с Итамаром. Мой страшный муж с затаенною ненавистью следил за мальчиком, но доказательств не было, а открытое покровительство царя не позволяло ему что-либо предпринять; но за материнское счастье я поплатилась массой тяжелых домашних сцен.

Протекли года, ребенок стал юношей, и жрецы дома Сети рассыпались в похвалах его редким способностям, прилежанию, мужеству и ловкости; ему недоставало только дара слова, и главным орудием его красноречия было перо.

Его любовь и благодарность ко мне были трогательны, и все печальные мысли разлетались, когда он усаживался возле меня, с блестящими глазами и пылающим лицом рассказывал о своих успехах, занятиях и обо всех событиях своей ученической жизни.

Иногда казалось, что я вижу Итамара: рост, черты лица, движения были у сына те же, что и у отца, но выражение глаз было иное: в кротком и сладостном взгляде его отца не было гордости, упорства, бурных страстей, сверкавших в пламенных глазах Мезу.

Однажды он сообщил, что старый жрец, учивший его науке звезд и светил, составил для него личный гороскоп, который сулит славную будущность.

«Ты населишь пустыню, — сказал ему пророк. — Под жгучими лучами Ра ты принесешь тысячи жертв богу и умрешь на такой высоте, что только один будешь столь близок к облакам».

Радуясь блестящей будущности сына, я ласкала его черные шелковистые кудри и благодарила богов за покровительство.

С окончанием образования Мезу получил блестящую должность при дворе, но удача выскочки возбудила зависть и тайное роптание египетских вельмож, жадно ловивших случай очернить его перед Рамзесом. Мелкие дрязги ожесточили характер Мезу: веселый и предприимчивый юноша стал мрачен, задумчив и необщителен.

Мечтой моей жизни стало женить его на молодой знатной египтянке и этим союзом уничтожить предрассудки, вредившие его будущности. Красивый, умный и высокопоставленный молодой человек, которому я покровительствовала как сыну, не встретил бы отказа, но, к моему изумлению, Мезу выразил отвращение к браку и умолял оставить мысль о женитьбе.

Он начал глубоко сочувствовать несчастному народу, из которого происходил. Он постоянно навещал своих мнимых родителей, Амрама и Иохабед, привез с собой в Фивы их сына Аарона, которого считал своим братом. Он часами разговаривал с хитрым и остроумным человеком, учил его и заставлял рассказывать историю своего народа и подробности о страданиях и унижениях.

Незаметно я постарела, а Мезу минуло тридцать лет. Мое здоровье было очень слабо, я чувствовала, что смерть приближается. У меня возникло навязчивое желание умереть там, где случилась драма моей жизни.

До моего отъезда в Танис придворная интрига снова причинила Мезу неприятность, и я умоляла Рамзеса дать ему место командующего армией, так как это назначение, надолго удаляя его из Фив, дало бы возможность улечься всем неурядицам. Моя просьба была исполнена, да и время было подходящее — готовился поход, кажется, против ливийцев.

Счастливая и спокойная я прибыла в Танис в сопровождении Шенефреса, который, в отчаянии от угрозы потерять жену навсегда, окружил заботами; по-своему он любил меня, но, увы, его мнительная ревность пережила года.

Несколько недель спустя после нашего приезда я лежала на своей плоской кровле, с которой открывался вид на сады, и с наслаждением вдыхала свежий воздух. Лучи заходящего солнца золотили верхушки пальм, отбрасывая красноватые тени на темную зелень рощ и фантастически освещая полный воспоминаний сад.

Я погрузилась в грезы о былом: вон окруженное розовыми кустами окно, через которое послание Апофиса упало на колени Аснат, давно умершей; а под кудрявой листвой рощи я снова увидела Итамара и ту ночь, я любовалась им, освещенным луною, грустным и прекрасным молодым мужчиной; сердце забилось при воспоминании о блаженном часе, лучшем в моей жизни, потому что, помня лишь о любви, я совершенно забыла перенесенные страдания и не хотела знать о тех, которые нам еще предстояло пережить.

Мне доложили, что Мезу, прибыв из Фив, просит принять его. Я приказала немедленно пустить его, так как вид возлюбленного сына всегда был бальзамом для моего сердца.

Когда все вышли, он уселся на подушку возле моего ложа и прижал мои руки к своим губам:

— У тебя очень страдальческий вид, глаза обведены темными кругами. Дорогая матушка, найду ли я тебя в здравии, когда вернусь? Я останусь одиноким и покинутым без тебя. Кто будет любить меня так же, как ты?

Кто из ныне живущих, думая о великом законодателе Мезу, не представляет себе величественного строгого старца, бесстрастного исполнителя воли Бога Израильского, боровшегося с надменным фараоном и покрывшего землю египетскую бедствиями и жертвами?