Зелменяне - Моисей Кульбак

Была лунная ночь. Среди глубокого сна Цалел услышал, как кто-то пользуется его собственностью. Он испуганно вскочил с кровати и увидел, что среди комнаты стоит Фалк. Цалел подбежал к нему и крикнул сдавленным голосом:

— Питекантропус!

Это должно было означать, что Фалк представляет собой допотопную обезьяну, у которой еще нет никаких признаков культуры. Но Фалк не растерялся и, захлебываясь слюной, прокричал ему в ответ:

— Обыватель!

А уж это означало, что Цалел еще полон обывательских представлений.

Наутро конфликт был ликвидирован. Цалел по натуре вовсе не был таким уж плохим. Ссора среди ночи возникла исключительно по гигиеническим соображениям.

В сущности, общих интересов у них было мало. Цалел иногда возвращался ночью с какой-нибудь старинной книгой, прокрадывался тихонько в комнату и со странным, жадным огоньком в глазах просиживал над растрепанными страницами до рассвета. Он ощупывал зеленоватые плотные листы, любовался словами, буквами, всякой черточкой, что уж совсем недоступно непросвещенному человеку.

В это время Фалк в другой комнате спал, разметавшись в кровати, сбросив одеяло, и своим вечно заложенным носом высвистывал мелодии, сопровождавшие его сны о том, как он кроет крыши в Ленинграде, как он протягивает электричество через Днепр.

Случалось, что Фалк кричал со сна.

* * *

Этих двух мыслителей попросили очистить помещение, которое они даром занимают, ввиду того, что теперь у Хаеле должно быть место, где заложить фундамент для нового поколения Зелменовых. Хаеле даже купила для этой цели кровать, самовар и щетку для мытья полов. Молодым людям отдали комнату Хаеле внизу, в доме дяди Юды.

Фалк собрал свои пивные бутылки с отбитыми горлышками, шурупы, взял брюки и перекочевал туда. Потом он снес также Цалкину этажерку с книгами.

В доме у дяди Юды они вначале чувствовали себя немного стесненно.

Бывало, когда дядя Юда останавливался посреди комнаты с рубанком в руке и вскидывал свои горящие глазки поверх очков, у того, на кого он смотрел, холодела душа.

Взгляд дяди Юды как бы говорил: «Бездельник этакий, до каких пор ты будешь бить баклуши?» Или: «Балбес! Ты думаешь, я не знаю, что ты балбес?»

Они вели себя прилично и, чтобы избежать его пронзительных взглядов, отводили глаза в сторону. Как-то вечером, когда зажгли электричество, у Фалка на лице появилось торжествующее выражение. Это дяде Юде очень не понравилось, он подошел к двери каморки и сказал:

— И вы, ослы, думаете, что электричество подходит нашему двору?

* * *

С дядей Фолей дело обстояло так.

Сначала он думал, что электричество ввели в реб-зелменовский двор большевики, и он был рад, что наконец-то взялись за Зелменовых. Ясно, что электричество — дело казенное, потому что оно исходит из фарфоровых чашечек на столбах, из тех чашечек, которые всегда как бы олицетворяют государственный порядок.

Дядя Фоля отдал распоряжение, чтобы, пока он на работе, электричества не жгли. Жене вообще нельзя подходить близко к электричеству — это не бабьего ума дело. Лишь черный Мотеле может иногда, в присутствии отца, повернуть выключатель, потому что дядя Фоля считает Мотеле умным мальчиком и любит его.

Во время работы хитрый Фоля сказал хромому Трофиму:

— Зайди как-нибудь ко мне, мы зажжем электричество и немного потолкуем.

— Скажи пожалуйста! — удивился Трофим. — Кто это у вас провел электричество?

— Что значит «кто»? Известно кто — казна!

В тот день дяде Фоле на заводе проходу не давали. Он пришел домой мрачнее тучи и тут же учинил жене допрос.

Оказалось, что электричество провел Бера и уже несколько недель, как Хаеле дяди Юды ходит и жалуется, что из-за Зелменовых она стала нищей, так что теперь, сразу же после свадьбы, ей не на что жить.

Дядя Фоля на сей раз ужинал при керосиновой лампе.

Несколько дней он ходил молчаливый и, как в прежние времена, строил зловещие планы. Он выглядывал из окна во двор и думал: «Не дождутся Зелменовы, чтобы Фоля зависел от них!»

И у него шевелились усы, как у изголодавшегося кота.

В воскресенье, в первый весенний выходной день, когда Зелменовы вышли во двор одетые по-летнему, он приставил лестницу к каменному дому и стал обрезать электрические провода над своим окном. Он спокойно разбивал фарфоровые изоляторы. Зелменовы подняли страшный вой, но боялись сцепиться с этим разбойником. Фалк дяди Ичи подбежал к нему с револьвером.

— Слезай, вредитель! Буду стрелять!

Но он не стрелял, хотя дядя Фоля не слез.

— Смотри, ты у меня сгниешь в тюрьме! — кричал дядя Ича, задрав голову вверх.

Но дядя Фоля даже не оглянулся, он сидел на лестнице спиной ко двору и хладнокровно вышибал крюки. Он намеревался искоренить зелменовскую услугу до основания.

Тут вышел из дома дядя Зиша, постучал в оконное стекло и вызвал одного из Зелменовых. Он сказал ему так:

— Почему все молчат? Пусть сбегают за Берой!

Его, для большей уверенности, переспросили:

— А то, что начнется баталия, это ничего?

Дядя Зиша, правда, задумался ненадолго, но ответил, что это ничего, и тогда помчались за Берой.

Женщины потихоньку пустились по двору — убирать из-под рук все колья и камни: все-таки, как говорится, своя кровь. Побежали также на улицу, чтобы поглядеть, не догадываются ли, например, соседи, что здесь сейчас должно произойти.

Один лишь дядя Фоля оставался ко всему равнодушным. Он смотрел вокруг себя туманным взглядом, как будто его это вовсе не касалось и он посторонний человек. Повыдергав все из стен, он не спеша спустился с лестницы, осмотрел снизу, хорошо ли выполнена работа, и стал вместе со всеми ждать прихода Беры.

— Пускай пойдут посмотрят, — передал Фоля через жену, — не сидит ли он в столовой номер девять.

* * *

Во дворе показался Бера. Он шел, неся свою тяжелую голову впереди себя. Он делал медленные, широкие шаги, будто вытаскивал ноги из болота. Такой его походки никто еще никогда не видел.

Дядя Фоля, должно быть, понял, что означает эта походочка. Движениями сонного человека он расстегнул куртку и бросил ее около себя. Он спокойно стоял у дома и ждал. Бера шел молча прямо на него, не спеша подошел, и как-то сами собой уперлись друг в друга их головы, так что выпятились красные затылки. Оба пробовали силу. Вдруг затрещали лбы.

— Перестаньте! — расплакались жены. — Перестаньте!

Но было слишком поздно. Оба стояли, упершись лоб в лоб, хватая друг друга снизу за руки короткими, цепкими движениями, от которых кости выворачивались из суставов.

Дядя Фоля вдруг охнул, и оба покатились по земле. Ударов как будто все еще не было, хотя у Беры уже потекла кровь из уха. Бера лежал бревном сверху и тыкал под себя кулаками, а потому никто не мог знать, во что он там превратил своего дядю.