История одной большой любви, или Бобруйский forever - Борис Шапиро-Тулин

– Лучше не придумаешь. За две недели ни одного дождя.

Юная Особа время от времени поглядывала на Лёдю, и он испытывал почему-то неловкость оттого, что Подруга, осмотрев вагон и не найдя ни одного знакомого лица, привычно положила голову ему на плечо.

Когда они сошли на нужной станции, Лёдя краем глаза увидел, что Юная Особа со своей соседкой покинули вагон вслед за ними. Обе раскрыли было зонтики, но дождь на этот раз взял паузу, словно решил набраться сил для своих новых бесчинств.

– Дальше не ходи. – Подруга остановилась у ступенек переходного моста. – Муж иногда встречает меня.

– Ладно, – сказал Лёдя.

– Завтра он уедет в город, и я останусь здесь с сыном на целую неделю. – Она быстро прикоснулась губами к его щеке. – Завтра я буду ждать тебя тем же поездом.

Юная Особа, поднявшаяся уже на несколько ступенек, вдруг обернулась, и Лёдя почувствовал себя так же неуютно, как совсем недавно в квартире Хранительницы Очага.

7

Дождь держал паузу ровно до того момента, пока у перрона не затормозил нужный Лёде поезд, но едва состав тронулся, он снова решил напомнить о себе и всю дорогу до самого города хлестал по окнам вагона косыми рваными струями.

Дома Лёдя с трудом стянул с себя промокшую насквозь одежду и включил сразу все, что можно было включить: свет, газ, горячую воду и телевизор. Миловидная девушка в рискованном бикини выходила из морской воды и предлагала купить крем для загара. Он снял трубку и набрал номер телефона, по которому столько раз звонил в квартиру, где жила Подруга.

– Алло, – раздался в трубке хриплый голос Хранительницы Очага.

– Скажите, я похож на идиота? – спросил Лёдя.

– Конечно, – заверили его на том конце провода.

8

Назавтра дождь лил, почти не переставая. Промокший, злой на всё и на всех, Лёдя доехал до станции и собрался уже было купить билет, когда кто-то дотронулся до его плеча.

Лёдя обернулся. Перед ним стояла та самая Юная Особа, что рассказывала вчера про поездку в Сочи.

– Здравствуйте, – сказала она.

– Привет! Так какая все-таки погода на юге?

– Отличная. На юге все время было солнце, а здесь я совсем продрогла. – Она протянула к нему тонкую загоревшую руку, покрытую мелкими пупырышками.

– Где же вы так успели? – спросил Лёдя.

– На перроне. Я пропустила два поезда, дожидаясь вас.

– Зачем?

– Я загадала. Если дождусь, все будет хорошо.

– Что все? – спросил Лёдя.

Юная Особа пожала плечами, мол, все – это значит все, и ничего больше.

– Ясно, – сказал Лёдя.

– А та женщина, что сидела вчера рядом с вами, она ведь не ваша жена, правда?

– Похоже на допрос, – усмехнулся Лёдя. – Зачем вам эти подробности?

– Догадайтесь, – ответила Юная Особа и вдруг добавила без всякого перехода: – Не надо вам ехать к той, вчерашней.

– Ну, знаете, – сказал он, – это уже слишком.

– Пожалуйста. – Юная Особа заглянула ему в глаза как-то по-особенному, и Лёдя ощутил, что внутри у него что-то екнуло. – Не надо туда, хотите, я провожу вас домой.

Они ехали в такси и молчали. Юная Особа все время держала его за рукав плаща, словно боялась, что он мог передумать.

– Это мой дом, – произнес Лёдя, когда они вышли из машины. – Что будем делать дальше?

Юная Особа неожиданно приподнялась на носки, прижалась долгим поцелуем к его губам, повернулась и побежала по лужам.

– Эй! – крикнул Лёдя. – А дальше? Что дальше?

Но Юная Особа бежала, не оглядываясь.

9

Вечером он опять снял трубку и набрал знакомый номер.

– Вы знаете, – сказал Лёдя, – в меня, кажется, влюбились.

– Кто? – поинтересовалась Хранительница Очага.

– Понятия не имею.

– Тогда все в порядке, – сказала она.

– Кстати, – спросил он, – вы не слышали, какую нам ждать погоду? – ему не хотелось заканчивать разговор.

– Синоптики обещали, что к вечеру, как всегда, стемнеет, – сухо сказала Хранительница Очага и повесила трубку.

Лёдя стоял, слушал гудки и смотрел в окно. Похоже, что на этот раз синоптики не ошиблись.

Ночью ему не спалось. Он прошелся по комнате, крутанул штурвал, снял висевшую на стене боцманскую дудку, приложил было к губам, но не дунул, а просто тихо сказал: «Свистать всех наверх!»

Свистать было некого. Один только дождь монотонно шелестел за окном, и он, наверное, тоже чувствовал себя одиноким, потому что улицы в этот поздний час были пусты, а значит, никто не вытягивал из-под укрытия руку и не поворачивал ее ладонью кверху, чтобы капли дождя, соприкасаясь с ней, могли ощутить обычное человеческое тепло. По крайней мере, Лёде так почему-то казалось.

Свет в окнах небольшого дома, где жила Женщина, гас по вечерам всегда в одно и то же время. Мужчина безошибочно различал ее окна среди множества других, светящихся на той стороне Березины. После того как гас свет у нее, он еще некоторое время сидел в темноте, словно говоря себе, что там к ней и здесь к нему ночь пришла одновременно и это каким-то образом могло их соединить. Но свет потом все-таки зажигал, хотя была это не наглая шестирожковая люстра, свисавшая с потолка, а маленькая настольная лампа под красным металлическим грибком, оставшаяся еще от старых добрых времен.

Раньше Мужчина приезжал из Бобруйска в свой дачный домик только по выходным дням. Но с тех пор, как увидел ее, гуляющую вдоль берега реки с двумя маленькими сыновьями, стал приезжать каждый день. И каждый день он говорил себе, что вот сегодня обязательно переберется на ту сторону и подойдет к Женщине. Но все кончалось лишь ожиданием того момента, когда в ее окнах гас свет.

Женщина не знала, что за ней наблюдают, но какая-то необъяснимая тревога все эти дни не покидала ее. Она боялась воспоминаний, которые накатывались на нее, когда она смотрела на противоположный берег, и в то же время ощущала порой неодолимую тягу снова оказаться там, на песчаном пляже под высокими соснами. Были минуты, особенно ранним, едва еще брезжившим утром, когда ее сознание словно раздваивалось – она одновременно ощущала себя здесь с двумя сыновьями и в то же самое время там, под высокими соснами, легким шагом идущую по нагретому песку. Это были не простые минуты. А если она снова засыпала, ей снилось, что она бежит, бежит изо всех сил, чтобы оттолкнуться и перелететь на тот берег, но потом чувствовала что силы ее оставляют, каждое движение дается с неимоверным трудом, и невозможно уже было ни добежать и не перепрыгнуть. После такого сновидения ей нужно было выговориться, и она за завтраком как бы невзначай роняла, что, когда ей было 17 лет, она жила на том берегу. Мальчишки смеялись и напоминали ей, что она это уже говорила, когда они снимали здесь дачу.