Саид. За гранью - Анастасия Шерр

Слава вскидывает на меня растерянный взгляд.

– Хаджиев?

– Да… А ты что, знаешь его?

Друг тяжело вздыхает, со стоном проводит ладонью по лицу.

– Только ты можешь вляпаться в подобное дерьмо.

– Всё так плохо? – обхватываю чашку с кофе дрожащими пальцами.

– Я не думаю, что всё очень хреново, но всё же со знакомым переговорю. Не нужно тебе с этим человеком общаться. Нехорошая семейка. Говорят, младший вообще зверь.

– А младший это и есть Саид, – заключаю со вздохом. – Он на одном из сеансов рассказал, что его братья сажали его на цепь. – И, предупреждая Славкин непонимающий взгляд, добавляю: – В прямом смысле слова.

– Охуенно, что сказать, – ворчит Радугин и тянется за кофейником. – Ладно, с этим Саидом позже решим. Что насчет тебя?

А что касается меня, тут всё довольно просто. Исчезнет из моей жизни Хаджиев – прекратятся кошмары.

– Мне не хочется напиться или снова сесть на транквилизаторы. Если ты об этом.

Слава испытывающе смотрит на меня несколько минут, подливает кофе.

– Да, я об этом. Не хочу, чтобы снова…

– Я же говорю, меня не тянет. А вчера я выпила несколько таблеток валерьянки с пустырником.

– И транквилизаторов у тебя нет? – спрашивает настойчиво.

– Нет, – тут вру. Они у меня есть. Но я ведь больше не принимаю. Всё нормально у меня. Хотя, конечно… Не совсем нормально.

– Ладно. Что чувствуешь сейчас?

– Страх.

– И всё?

– Ощущение дежавю. Тот же взгляд, те же ухмылки. Будто Шевцов под другой личиной.

Я познакомилась с ним в десятом классе. Как и большинству девочек такого возраста, мне безумно нравились «крутые» парни. Юрий Шевцов был именно таким. Богатый, красивый, умеющий обаять и заставить слушать. Было в нём что-то такое, отчего подгибались коленки. Ну, и опасность, конечно же. Какая же крутизна, да без опасности?

Первую сигарету я попробовала с ним. Первый настоящий поцелуй, от которого подгибаются коленки – с ним. Первый секс – с ним же. Я была до тошноты правильной девочкой. Но была ею до встречи с Юркой. А после меня словно подменили. «Первая любовь», – так говорила мама папе, когда тот ругал меня за ночные пьянки-гулянки. «Первая любовь», – говорили соседи, когда видели меня, возвращающуюся домой под утро нетвёрдой походкой. «Первая любовь», – развели руками в милиции, когда я впервые обратилась с побоями.

А потом всё покатилось по наклонной. Побои и насилие становились всё изощрённей, а я понемногу превратилась в Мышку. Наркотики и выпивка стали обезболивающим и стрессопонижающим. Сексуальное насилие стало нормой. Я понемногу падала в пропасть, сгорая в своём личном аду. А они все говорили, что это первая любовь…

– Может, тебе уехать на время? – Слава напомнил о себе, и я дёрнулась, расплескав кофе.

– Что? Уехать? Куда? А как же работа? А как же твои слова, что нельзя убегать от проблем, нужно их решать?

– Случай не тот, Надь. Иногда лучше не переть на рожон, а просто переждать. Если надумаешь, скажи мне.

– Опять домик в деревне у бабушки? – невесело усмехнулась.

– Он самый.

Просыпаюсь от жуткой головной боли. Виски и затылочная часть, словно в огне, а во рту горько и сухо. Тошнит. Так я что, отравилась?

Резким вторжением в сознание вчерашняя гулянка в честь моего совершеннолетия. Танька, текила, лимон с солью и… Какой-то парень. Он больно сжимает мою руку, куда-то тащит. Всё размыто, меня тошнит, и отчего-то болит желудок.

– Стой! Я домой хочу! – упираюсь, вынуждая его остановиться.

– Так мы ж и идём домой. Я тут рядом живу, – отвечает тот, а я пытаюсь сфокусироваться на его лице. Получается плохо. Никогда не пила и начинать не стоило.

– Нет, я к себе… – к горлу подкатывает тошнотворный комок. – Домой… Мне надо…

– Да чё ты ломаешься? – уже раздражается мой случайный ухажор, и я начинаю чувствовать опасность даже сквозь алкогольный дурман.

– Отпусти! – выдёргиваю свою руку из его клещей, на что парень реагирует особо агрессивно, хватая меня за волосы на затылке и больно стягивая их у корней.

– Слушай ты, соска! Я что, по-твоему, тебя и твою лахудру-подружку зря поил за свой счёт? А отрабатывать кто будет, а?

Я в панике дёргаюсь, пытаясь найти взглядом подругу, но мы в узком коридорчике клуба одни. И, похоже, где-то у чёрного хода, потому что раньше я здесь не была. Какие-то комнаты, кое-где приоткрыты двери, и слышатся приглушённые разговоры. Музыка звучит где-то далеко, а воздух пропитан сигаретным дымом, отчего начинает мутить ещё сильнее.

– Эй! Ты что, не понял? Девушка не хочет с тобой идти! – звучит позади мужской твёрдый голос. – Отпустил её!

Парень толкает меня к стене, я больно ударяюсь спиной, перехватывает дыхание…

И вот… Проснулась еле живая.

Со стоном поворачиваюсь к тумбочке, где стоит будильник и… Не обнаруживаю его. Не обнаруживаю, потому что нахожусь не у себя дома.

– Мама… – тихо охаю, мгновенно вскакивая с чужой кровати. Понимаю, что полностью обнажена, а между ног влажно и больно. – Гдддее… Где это я? – в ужасе оборачиваюсь назад и вижу его… Прикрывшись руками, насколько это возможно, всхлипываю.

Светловолосый парень безмятежно спит на другой половине кровати. И он… Тоже голый. Пах прикрыт краем одеяла, а рядом на простыни красное пятно. Это что? Кровь? Моя?

Опускаю взгляд на свои бёдра. Моя…

Парень вроде не тот, что тащил меня вчера из клуба. Но какая нахрен разница, он или не он, если меня всё равно изнасиловали?

– Мама… Мамочка… – пищу тихонько, отыскивая свою одежду. Она разбросана по полу, и мне приходится собирать её по всей комнате.

В спешке натягиваю рваные трусики, платье не первой свежести с каким-то жирным пятном прямо на груди. Одежда сейчас меня мало волнует, лишь бы прикрыться хоть чем-нибудь да поскорее свалить из этой квартиры. Домой, к папе с мамой.

В панике приходит страшная мысль. А что я скажу своим родителям? Где я ночевала и почему заявляюсь домой в таком виде? А вдруг они позвонили Таньке, и та сказала им, что я не у неё? А вдруг…

– Доброе утро, – послышалось вдруг сбоку, и я замерла с выпученными глазами. – Уже убегаешь? Может, выпьем кофе, познакомимся? – в голосе парня сквозила улыбка. А я, стоя в грязном платье с рваными колготками в руке, не находила в себе сил, чтобы посмотреть в его сторону.

Послышался шорох – встал.