Жизнь взаймы: Рассказы врача-реаниматолога о людях, получивших второй шанс - Даниэла Ламас

— Боюсь, однако, что, даже если мы это сделаем, пациенту едва ли станет лучше.

Жена отреагировала без промедления.

— Введите ему это лекарство, — сказала она. Давление продолжало падать, и одним введением жидкости обойтись было невозможно. Я подчинилась.

К вечеру мы решили перевести мистера О'Брайена в отделение интенсивной терапии. Жена последовала за ним, неся небольшой пакет с вещами и записную книжку. Она провела в больнице почти год, и мне казалось, что вещей должно быть больше. Через несколько дней я узнала, что мистер О'Брайен умер. Его жена уехала домой. Ночью она позвонила в ОИТ и попросила к телефону врача, который констатировал смерть. У нее была просьба.

К телефону подошел интерн.

— Алло?

На другом конце провода ждала миссис О'Брайен.

— Мне сказали, что сегодня ночью мой муж умер, но я… Я не уверена, что он мертв, — сказала она. — Кто-нибудь может справиться об этом в морге?

Работая в ОРИТ и потом, в течение нескольких месяцев, я порой думала о Чарли Аткинсоне. Узнав, что такое на самом деле хронические критические состояния, я сомневалась, что Чарли сможет жить дома. Мне казалось, что он неизбежно вернется в специализированное учреждение. Он мог подхватить очередную инфекцию, впасть в полубессознательное состояние, снова очутиться в зависимости от ИВЛ и оказаться прикованным к постели. Во время нашего разговора Чарли и его жена оставили мне свои электронные адреса. Чарли тогда сказал мне, что надеется выписаться осенью, поэтому в декабре я отправила ему письмо. Я сомневалась, что получу ответ, но после случившегося с мистером О'Брайеном мне казалось очень важным узнать о судьбе Чарли Аткинсона.

К моему удивлению, Чарли вскоре ответил. Он действительно выписался из реабилитационной больницы и, несмотря на повторные инфекции, слабость и нейропатию[3], оставался дома.

Вот так приблизительно через неделю после получения письма я оказалась у подъезда дома Аткинсонов, перед пандусом для инвалидного кресла, сооруженного специально для Чарли его семьей. Стояла типичная декабрьская погода — в половине шестого вечера было холодно и темно. Я испытывала некоторую неловкость, но все мои опасения рассеялись, когда открывшая дверь Джанет сердечно поприветствовала и обняла меня. Она сказала, что они с мужем с нетерпением ждали меня к ужину и что Чарли очень волновался перед встречей со мной. Чарли ожидал меня в столовой, которую превратили в спальню, чтобы он мог проводить все свое время на первом этаже.

Еще в больнице Чарли говорил мне о своем желании приобрести реанимационную койку, которую он рассчитывал заказать через интернет. Теперь он лежал именно на такой кровати, но вместо больничной пижамы на нем был удобный серый свитер и шорты. Рядом с кроватью стоял портативный аппарат ИВЛ со шлангом, который можно было подсоединить к трахеостомической трубке. Из-под штанины был выведен мочевой катетер. Пока мы разговаривали, Чарли несколько раз прочищал горло. Находиться один он не мог и поэтому нанял двух проживающих сиделок — певицу из кабаре и пианистку местной музыкальной школы, которые посменно ухаживали за ним. Все было хорошо, несмотря на то что несколько недель назад ночью возникли серьезные проблемы с трахеостомической трубкой — у Чарли тогда возникло ощущение, что воздух перестал поступать в легкие. Он думал, что сейчас умрет. Но с осложнением удалось справиться, и Чарли остался дома, с женой, в изысканном кембриджском доме, где они вырастили своих детей и прожили в счастливом браке несколько десятков лет. По просьбе Чарли я смотрела, как он с помощью ходунков перешел в кухню. Джанет приготовила жареную курицу со спаржей и рисом. Мне предложили бокал хорошего вина. Завязался живой разговор. Мы обсуждали хронические критические состояния — больных и их родственников, которые месяцами жили в больницах, надеясь на улучшение, которое могло и не наступить. Хотя в этом сюрреалистическом мире Джанет и Чарли провели почти год, ни он, ни она никогда не слышали самого термина «хроническое критическое состояние», как не слышали и о прогнозе лечения таких состояний. Казалось, что я приобщаю их к странному клубу, членом которого Чарли стал, сам того не зная, в момент, когда ему сделали трахеостомию.

Мы закончили ужин, и пока я говорила, Джанет убрала со стола. Я было встала помочь, но она напомнила, что я гость. Затем Джанет достала из духовки яблочный пирог и подала его с ванильным мороженым. Мороженое таяло на горячем пироге, пока Чарли и его жена внимательно слушали меня. Конечно, легко рассуждать о хронических критических состояниях на кухне, наслаждаясь знакомыми с детства ароматами горячей еды, печеных яблок и корицы. Но это кажется не слишком справедливым. Возможно, благодаря домашней атмосфере Чарли не сказал, что кому-нибудь следовало рассказать ему о хронических критических состояниях еще в больнице. Он был рад узнать, что оказался даже удачливее, чем ему казалось.

— Ты слышала, дорогая, — то и дело восклицал он, — только 10% больных возвращаются домой!

Я решила развить тему. Я спросила Чарли, повлияло бы знание этих цифр на его решение в ту зиму, когда Джанет искала подходящий дом инвалидов, а врачи говорили, что состояние ее мужа достигло плато. Вместо ответа Чарли рассказал, что, учась в колледже, занимался греблей. Он прервался, чтобы откашляться, словно дал мне время оценить уникальное сочетание множества факторов: личной решимости, наличия финансовых средств, поддержки семьи и простого везения, которое позволило ему невзирая ни на что вернуться домой почти через год после поступления в отделение интенсивной терапии Массачусетской больницы общего профиля. Чарли подытожил: «Я знаю, когда следует делать следующий гребок».

После ужина Чарли и Джанет попрощались со мной и направились в ванную. Джанет прочищала трахеостомическую трубку своего мужа перед сном.

Спустя десять месяцев я получила еще одно электронное письмо от Чарли Аткинсона. Он пригласил меня на свое­образный юбилей — год после возвращения домой из больницы. Я позвала с собой подругу, которая, как я узнала чуть раньше, была одним из первых врачей, принимавших Чарли, когда он поступил в Массачусетскую больницу. Она и интерн пытались сделать Чарли люмбальную пункцию — ввести длинную тонкую иглу между поясничными позвонками, чтобы извлечь пробу спинномозговой жидкости. Попытка не удалась, потому что он слишком смущен и напряжен и не мог принять нужную позу — лечь на бок с прижатыми к груди ногами и головой, чтобы увеличить расстояние между позвонками. После нескольких безуспешных попыток врачи позвали неврологов, которым удалось взять пункцию, благодаря чему была диагностирована лихорадка Западного Нила.

В тот вечер у Чарли моя подруга рассказала ему об этом событии, а он с большим интересом слушал. Он ничего не помнил из того периода. Подруга была немало удивлена, видя, как Чарли ест сыр и крекеры и ведет светские беседы с сыном и друзьями. В ее памяти он почти два года назад лежал на койке, едва реагируя на окружающее, в лихорадочном бреду. Тогда она была уверена, что пациент либо умрет, либо из-за серьезных осложнений никогда не сможет вернуться домой.