Вертикаль жизни. Книга 1. Победители и побежденные - Семен Малков

Даже сам Михаил Иванович Жаров приметил Инну и оказывал ей заметное внимание. Прославленный народный артист со всеми держался очень просто и в перерывах между съемками, сидя на лавочке, охотно фотографировался с участниками массовки. Огромного роста, он был в красивой форме чекистов — синих галифе и серой коверкотовой гимнастерке. У Тёмы осталось на память несколько таких снимков, которые он с гордостью показывал всем ребятам.

В один из перерывов Михаил Иванович фотографировался на лавочке со своими младшими коллегами из массовки. Справа от него сидела Инна, а слева — блондиночка Капа. Но Тёма заметил, что почему-то за талию он своей большой рукой обнимал только его тетю. Этого оказалось достаточно для того, чтобы она поссорилась с приехавшим их навестить Горбаком.

Тёма уже знал, что Николай Петрович ухаживает за тетей Инной и они в скором времени собираются пожениться. Их свадьба откладывалась только из-за того, что им пока негде жить. Свою квартиру Горбак оставил прежней жене, временно перебравшись к холостому товарищу по работе. Ему обещали дать новую, но он ее еще не получил. А в маленькой комнатке, которую занимала тетя Инна с бабушкой Верой, им было бы слишком тесно.

Николай Петрович подошел к съемочному павильону именно в тот момент, когда Жаров перед фотокамерой демонстративно обнимал его невесту, и ему это, по-видимому, не понравилось. Почти такого же роста, как Михаил Иванович, так же как и он облаченный в синие галифе и серую кеверкотовую гимнастерку, Горбак выглядел как двойник народного артиста.

— Инна! На одну минуточку, — громко позвал он ее издали.

— Коленька! — обрадованно воскликнула Инна, вскакивая с места.

Она подбежала к Горбаку и повисла у него на шее. Но суровый чекистский начальник не любил обнажать свои чувства перед публикой и, отстранив ее, язвительно произнес:

— Тебе по роли положено обниматься с Жаровым или это импровизация? По-моему, у вас сейчас перерыв.

— На сегодня у меня съемки закончены, — ответила Инна, словно не замечая его ревности. — Мы можем хоть сейчас пойти с тобой гулять.

— Ты не ответила, почему так нежна с Михаилом Ивановичем. Тебя располагает к нему наша форма? — честный и прямодушный, Горбак не умел лицемерить и носить обиду в себе.

— Уж не вздумал ли ты меня ревновать, Коля? — Инна поняла, что объяснения не избежать. — Ну как мне может нравиться актер в форме чекиста, — прильнула она к нему, — когда у меня жених — самый что ни на есть настоящий?

Характер у Горбака был жесткий, и обид он не прощал.

Он молча повернулся и зашагал к деревне — мимо поля, на котором уже колосилась рожь.

Тетя Инна немного постояла в растерянности и побежала его догонять, а Тёма последовал за ними, желая знать, чем кончится их ссора. Он видел, как она поравнялась с Николаем Петровичем, как они возбужденно спорили, отойдя к краю поля, а потом Горбак схватил ее, повалил, и они скрылись во ржи. Не на шутку испугавшись, мальчик бросился к ней на помощь, но, раздвинув высокие колосья, застыл как вкопанный, не зная, куда глаза девать. Ничего его тете не угрожало. Наоборот, на спине лежал дядя Коля, а она сидела на нем верхом и они с азартом, как он это уже хорошо знал, занимались любовью.

Боясь, что его заметят, Тёма хотел было ретироваться, но запретное зрелище было столь захватывающим, что оторваться не смог и, затаившись во ржи, продолжал наблюдать за их конвульсивными движениями. Он уже знал, что секс — это любимое времяпровождение взрослых, но многого не мог взять в толк.

В Тёме уже начинал просыпаться мужчина, и его все чаще стали посещать эротические фантазии. Все чаще ловил он себя на том, что глядя на девочек и женщин, испытывает вожделение.

* * *

Сергей Ильич Наумов ошибался, считая свое служебное положение выше, чем у академика Видова. Его еще ни разу не приглашали на поле Тушинского аэродрома, где ежегодно праздновали День Воздушного флота. А Валентин Мефодьевич отправился туда всей семьей на машине, да еще взял с собой и Тёму. Это был один из лучших советских праздников, проводился он в августе — самом сухом и жарком летнем месяце и, как правило, была отличная погода.

Обширное поле аэроклуба в Тушино было заполнено праздничной толпой приглашенных, а высокий берег Москвы-реки и железнодорожная насыпь также были усыпаны людьми, пришедшими целыми семьями полюбоваться воздушным парадом. Даже речные пароходы, став на якорь, ждали, когда начнется праздничное шоу. На специальной трибуне, защищенной от солнца, расположились почетные гости и члены правительства, а когда там появился Сталин, толпа пришла в бурный восторг.

Из репродукторов гремел марш воздухоплавателей:

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,

Преодолеть пространство и простор.

Нам разум дал стальные руки — крылья,

А вместо сердца — пламенный мотор.

И действительно, все, что происходило на празднике, было сказочно красиво.

Сначала запускали разноцветные аэростаты и воздушные шары, потом мастера высшего пилотажа показывали всевозможные фигуры, в том числе и знаменитую «мертвую петлю» Нестерова. Но настоящий гром аплодисментов раздался, когда в небе появились летчики-истребители, демонстрируя слаженный групповой пилотаж. В прессе их иначе не называли, как «сталинские соколы».

В перерыве между праздничными номерами Валентин Мефодьевич покупал всем ситро, бутерброды и мороженое. Царило веселое оживление, было очень интересно находить и разглядывать в толпе именитых гостей — известных артистов и героев труда, о которых тогда много писали и говорили. А завершился парад воистину феерическим зрелищем — выброской массового воздушного десанта. Сначала высоко в небе появились большие тяжелые самолеты, из них, как горох, посыпались крошечные фигурки парашютистов. Потом над каждой из них раскрылся цветной зонтик парашюта, и они плавно приземлились на поле аэродрома.

Этот праздник врезался в память Тёмы как одно из наиболее ярких детских впечатлений еще и потому, что совершенно неожиданно закончился для академика Видова большими неприятностями. Они уже собрались ехать домой и находились в машине, когда к Валентину Мефодьевичу, сидевшему рядом с водителем, подошел какой-то мужчина. Боязливо озираясь, словно он не хотел, чтобы это увидели, что-то быстро ему сказал и тут же, еще раз оглянувшись, растворился в толпе.

Обычно веселый и общительный, академик полдороги мрачно молчал, а когда сделали остановку и Борька с Глебом за компанию с водителем отправились в кустики по малой нужде, Валентин Мефодьевич коротко бросил жене:

— Плохи мои дела, Дарьюшка! В Узком меня уже ждут. Такой праздник испортили, мерзавцы.

— Кто тебя… ждет? — пролепетала перепуганная супруга.

— Будто не знаешь кто. Гепэушники. Снова дал трещину фундамент. Просто какой-то злой рок! Зря я связался с этой проклятой стройкой.

Его супруга Дарья Васильевна и сама сознавала, что это — конец, но все же попыталась подбодрить мужа.