Похищение Муссолини - Богдан Сушинский

— Мелочи, подробности… Фамилии людей, имеющих хоть какой-нибудь доступ к информации о Консуле… Я буду помнить об этом, гауптштурмфюрер.

— И последнее, Гольвег. Если бы вам пришлось самому подбирать людей для той миссии, которую нам придется выполнять… Кого бы вы отобрали в первую очередь?

Оберштурмфюрер посмотрел на Скорцени с таким мучительным напряжением, словно хотел вычитать ответ на его собственном лице. Он не торопился с ответом. Нет, это не проверка на умение подбирать себе друзей или надежных исполнителей. В такой плохо завуалированной форме у него спрашивали совета. И это делал Скорцени, который хорошо известен тем, что, принимая решения, не советовался не только с подчиненными, но зачастую и с непосредственными начальниками. Получив приказ, он предпочитал действовать на свой страх и риск.

Но сейчас у шефа отдела диверсий СД было слишком мало времени для того, чтобы тщательнейшим образом подбирать команду из своих разбросанных по всему миру лучших агентов империи.

— Из тех, кого можно включить, не нарушая устоявшихся агентурных звеньев, я назвал бы прежде всего обер-лейтенанта Хасселя, обершарфюрера Кальвица. Ну, еще Андриана фон Фелькерсама.

Скорцени едва заметно кивнул. Он знал этого прибалтийского помещика, избравшего судьбу диверсанта скорее из романтического увлечения, чем из желания служить фюреру и Германии.

— Добавим сюда Менцеля, Швердта, — продолжал тем временем Гольвег. — И, конечно же, Вилли Штубера, уж не знаю, в каком он сейчас чине пребывает, Я понимаю, его придется выдергивать из Подолии, — упредил оберштурмфюрер замечание шефа. — Зато у Штубера, наверное, самый большой опыт действия в полевых условиях. Это важно.

Скорцени вопросительно взглянул на Гольвега. Список исчерпан?

— Думаю, что штурмбаннфюрера СС барона Клауса-Иоахима фон Лепеля вы привлечете и без моей рекомендации.

Скорцени поморщился.

«Два аристократа в одной группе — это слишком» — так можно было истолковать его реакцию.

— О Штубере, естественно, позаботятся. Если в этом будет необходимость, — вполголоса проговорил Скорцени, когда машина уже въехала на окраину Берлина. Он сказал это после длительного молчания, которое, конечно же, было связано вовсе не с раздумьями над судьбой агента СД.

— Стоящий парень.

— Все будет зависеть от того, какое заточение изберут для своего дуче путчисты Бадольо. Больше всего меня тревожит то, что Муссолини может оказаться на каком-то из военных кораблей. Вот кого у меня нет под рукой — так это людей, знающих морские суда, имеющих опыт абордажных боев. Придется брать все, чем пожертвует из своих старых морских запасов адмирал Канарис.

— Или пользоваться услугами сицилийских пиратов.

— Вы можете представить себе, Гольвег, немецких офицеров, решившихся на арест фюрера?

— Простите, — напрягся Гольвег, подаваясь вперед так, что его лицо оказалось почти зажатым между плечами водителя и гауптштурмфюрера. Однако, не дождавшись никаких разъяснений, мрачно, едва ворочая языком в пересохшем рту, пробормотал: — Я не смог бы представить себе такое, даже в кошмарном бреду.

— Мне тоже непонятна психология людей, предавших и превративших в жалкого пленника человека, который силой своего духа, своих идей вознес эту жалкую Италию на гребень истории. И которому еще вчера они так неистово поклонялись.

— Нет, я не могу себе такого представить, — уже более твердо заявил Гольвег, вздрогнув при одной мысли о том, что бы могло произойти с ним, узнай кто-нибудь из близкого окружения Гитлера или Мюллера, на какие темы они позволяют себе рассуждать в присутствии водителя.

Точнее, позволяет себе он, Гольвег. Скорцени это, естественно, простилось бы.

Еще несколько кварталов, словно желая немедленно избавиться от такого собеседника, Скорцени вышел из машины, остановил первый попавшийся «оппель» и решительно открыл его дверцу.

— Ефрейтор, этого офицера немедленно доставить в Заксеихаузен, а там — по указанному им адресу. — Отрывистая гортанная речь его напоминала рев фельдфебеля на строевом плацу в школе унтер-офицеров.

— Но здесь есть кое-кто повыше ефрейтора.

— Что?! — рванул Скорцени вторую дверцу, за которой, на заднем сиденье, свободно развалился тучный майор, очевидно, представлявший какую-то тыловую службу.

— А то, что я тороплюсь.

— В таком случае поедем со мной. Если уж вам настолько некогда.

— Куда это?

— На Принц-Альбрехштрассе[16], майор! Нет такого желания? Тогда немедленно освободить машину!

— Хорошо, хорошо, мы доставим вашего офицера, — согласился майор в тот последний миг, за которым Скорцени просто мог выволочь его из кабины.

— Там вас подготовят, оберштурмфюрер, — успел сказать Скорцени, пока Гольвег, ощущая жуткую неловкость не столько перед майором, сколько оттого, что заниматься транспортом пришлось самому Скорцени, пересаживался в эту машину.

И Гольвег понял, что речь идет о замке Фриденталь, где в последнее время проходили экипировку почти все диверсанты, отправляемые с особо важными заданиями.

— Не сомневаюсь.

Где-то недалеко взвыла сирена воздушной тревоги. На ее вой, словно на призыв вожака стаи, отозвалось еще с десяток сирен, которые теперь, после высадки англо-американских войск в Сицилии, включались все чаще. Однако, несмотря на то что весь город уже буквально дрожал от гула тяжелых бомбардировщиков, Скорцени спокойно сел рядом с водителем.

— У меня такое впечатление, будто мой самолет еще не приземлился, — медленно проговорил он, приказав перед этим ехать на Принц-Альбрехштрассе.

Но водителю трудно было уловить ход мыслей гауптштурмфюрера. Да ему и не полагалось улавливать их.

Подъезжая к Змеиной гряде, на которой шел бой, Штубер уже довольно четко представлял себе, что здесь, в лесу, произошло и почему столь тщательно спланированная операция по уничтожению группы партизанских отрядов провалилась.

Из сведений, полученных от офицеров, выводящих свои подразделения из леса, он понял, что об операции партизанам стало известно заранее и, выставив ложное прикрытие, отряды сгруппировались на болоте. Отходя с боем, это прикрытие повело карательный отряд к Змеиной гряде, в то время как основные партизанские силы незаметно вышли из болота и, смяв две линии заградительного оцепления, состоявшего в основном из румын и полицаев, вырвались из окружения и скрылись в Тудоровском лесу.

Знал он также, что, по предположениям полицаев, Беркут находится именно там, на гряде. Из чего следовало, что основной удар приняла на себя его группа. Приняла; отвлекла — и почти вся погибла.