Легкий завтрак в тени Некрополя - Иржи Грошек

«Так-так-так… – говорила Валерия, разглядывая себя в зеркале. – Жить с таким лицом, наверное, можно, только выходить никуда нельзя». И Валерия начинала колдовать… Поочередно открывала «волшебные» баночки и, едва коснувшись крема, ставила баночку обратно – цок – на туалетный столик. Совсем не так, как дядюшка возвращал на место пустой стакан – бум! Но все равно: «Ы-ых, эта невозможная Валерия!» – говорила я, по странной ассоциации. И хотя дядюшка, вероятно, никогда не слышал, как Валерия цокает баночками, но мне казалось, что именно эти звуки порождают в нем восхищение. «Ы-ых, эта невозможная Валерия!» – вторила мне виновница всеобщего восторга и хохотала – над собой, надо мной и над дядюшкой… Когда Валерия заканчивала свой макияж, она поворачивалась ко мне и предлагала: «Найди три отличия». Как на картинках в журнале, где на одном рисунке все скучно, а на другом – дополнительные детали. Я всегда затруднялась определить – что же именно изменилось в Валерии? И не находила ни одного дорисованного листочка, или веточки, или птички… Правда, была у Валерии татуировка в виде розовой бабочки – на бедре под трусиками, но она там всегда была… «Хороший макияж…» – улыбалась Валерия. «…Самый незаметный макияж!» – радостно подхватывала я.

Невозможная Валерия принималась одеваться… Она включала коварную музыку «на полную катушку» и устраивала шоу со стриптизом, только наоборот. Вначале, присвистнув, Валерия застегивала на себе пояс – «верность прежде всего!». Затем надевала ажурные чулки – «в них я чувствую себя женщиной!». Дальше – коротенькую комбинацию, а дальше… «глядя по погоде!». Трусики Валерия надевала в последнюю очередь, уже закуривая сигарету. «Обещай мне ничего подобного не вытворять хотя бы лет до двенадцати!» Я пожимала плечами – мол, как получится… Валерия хохотала, выбрасывала недокуренную сигарету через окошко во двор к баранам, и мы спускались на первый этаж завтракать…

Само собой разумеется, что мы с Валерией находились в оппозиции по отношению ко всем остальным женщинам в радиусе ста километров, если измерять от центра дядюшкиного поместья. Кухарке не нравилось наше поведение; няня маленького Брюта осуждала нашу мораль; экономка не разделяла наших взглядов, а бараны просто разбегались, если Валерия пинала их ногами. Только дядюшка поддерживал с нами нейтралитет, когда редко бывал дома. Все его попытки призвать нас к порядку разбивались о слова Валерии «я тебе не жена» и мои слова «я тебе не племянница». Дядюшка озадаченно выпивал стаканчик красного вина и спрашивал: «А кто же вы?» Мы с Валерией смотрели друг на друга и отчаянно хохотали. Какие глупые вопросы задают эти мужчины! Мы ветер в поле; мы блеск в ваших глазах; мы солнечный зайчик, озябший в непогоду; мы звенящая пустота, когда нас нет рядом; мы лунное затмение у чертей; мы ходячие метаморфозы; мы первые и мы последние… А дядюшка смотрел, как мы смеемся, и приговаривал: «Семь лет и двадцать семь лет – и ни-ка-кой разницы».

После завтрака Валерия выходила прогуляться. «Кыш-кыш, – отгоняла меня невозможная Валерия, – кыш-кыш, мелочь! Дай мне побродить в одиночестве». Тогда я делала вид, что отправляюсь по своим делам в другую сторону. Обегала вокруг дома и торопилась следом, чтобы не упустить Валерию из виду, но не попадаться ей на глаза. Проселочная дорога крутилась среди виноградников, редкие крестьяне приподнимали соломенные шляпы и тоже делали вид, что здороваются с Валерией, а на самом деле бурчали себе под нос: «Ах ты заезжая, городская штучка». Я кралась за Валерией по кустам и все слышала. Но Валерия не обольщалась по поводу местных жителей – она ослепительно улыбалась. И отвечала так же тихо: «Здравствуй-здравствуй, мешок картошки!», или «Привет-привет, старая кочерыжка!», или что-нибудь похуже…

Нагулявшись, Валерия останавливалась посреди дороги и громко рассуждала: «И где же эта мадемуазель Берта?.. Какие чудные цветочки растут повсюду! Жаль, что Берта их не видит… Эта невозможная Берта, наверное, отправилась на скотный двор, чтобы повиснуть на рогах у коровы!..» Тут я начинала в кустах хохотать и подпрыгивать, Валерия брала меня под мышку, и мы возвращались домой, передразнивая друг друга. Я изображала, как Валерия говорит «ку-чу-рыш-ка!», а Валерия – как я крадусь по кустам…

Маленький Брют продолжал расти, и, когда меня осенью провожали в Англию, он уже держался за дверной косяк и улыбался двумя передними зубами…

«We-e don’t need no-o education!!! – приблизительно так я заявила дядюшке и Валерии. – Не надо нам никакого образования!!! Ни в Англии, ни во Франции, ни вообще!» Валерия тут же меня поддержала. «Хэ-эй, тичер!!! – пропела Валерия, обращаясь к дядюшке. – Дайте нам прутики, мы пойдем пасти коров! И сегодня, и завтра, и всегда!» Такая перспектива меня тоже не устраивала, тем более что Валерия предлагала пасти коров в обнаженном виде – «как две дикарки». «И завлекать заезжих рыцарей естественными прелестями! Милыми и необузданными!» Мы должны были выбросить все «волшебные» баночки Валерии, все платья и чулочки и прыгать перед «рыцарями» с голой попой. А если у нас будут спрашивать, как проехать на Лазурный берег, отвечать только «ме-е-е!» и «бе-е-е!» – из вредности. Потому что нас никто на Лазурные берега не приглашает, потому что нам некогда, потому что мы пасем коров… Все это было, конечно, увлекательно, но обидно. Даже маленький Брют смеялся, сидя на руках у няни. «Хотелось бы посмотреть, – сказала я маленькому Брюту многозначительно, – что с тобою будет в семь лет…» Вздохнула и согласилась ехать в Англию. Тем более что Валерия когда-то получила начальное образование там же, в частном интернате. «Нет, – рассмеялась Валерия, – как правильно надевать трусики, я догадалась сама. Теперь пасу твоего дядюшку, хотя рассчитывала на большее. Постарайся избежать моих ошибок…» Однако, на мой взгляд, невозможная Валерия была идеальна, и, если для этого необходимо девять лет просидеть на острове, как Симеон Столпник, – я готова. «Не плачь, – попросила меня Валерия. – Время пролетит быстро. Я буду тебе писать. Прямо сейчас и начинаю…»

«Милая мадемуазель Берта!

Предыдущую строчку можешь показать своим воспитателям, а все остальное прочти сама…

Твой дядюшка сделал мне тысяча первое китайское предложение – „руки и сердца“. Ни там, ни там я по-прежнему не нашла ничего интересного… Тогда он окончательно распоясался и принялся утверждать, что без какого-то паршивого замужества я не могу считаться твоей родственницей. Представь себе – какая наглость! Я возразила, что все женщины на земле – это родственницы и нечего твоему дядюшке лезть в чужой монастырь со своим уставом. Он не понял! Хотя, как ты видишь, я все объяснила правильно. В дядюшкином уставе записано, что „каждая женщина обязана выйти замуж…“, а в нашем добавлено – „…при необходимости“. Вот этого я и не вижу – необходимости выходить за твоего дядюшку…

Бог с ним, с дядюшкой, перейдем к главному… У нас будет бассейн возле дома! Его уже копают… За время твоей учебы я решила переоборудовать все поместье. Мне надоело слушать про масло оливковое и прованское, что, впрочем, один черт! Я ободрала плюшевые обои в гостиной до половины – пусть твой дядюшка поживет в этом свинарнике, если он не понимает, что жил в нем всю свою жизнь!.. Словом, на следующей неделе мы едем в Марсель, где я выберу подходящие обои. Для гостиной, для ванной, для туалета и для коровника… И приглашу архитектора и бульдозер… С архитектором затею роман, а с бульдозером – сровняю все до основания… Как ты понимаешь, милая Берта, планы у меня обширные, и слава богу, что твой дядюшка ни о чем не догадывается… Ведь женщине стоит только начать, а дальше – сам дьявол ее не остановит. Приедешь на каникулы – не узнаешь дядюшкино поместье. Если будут у тебя дополнительные фантазии по поводу переустройства жизни – обязательно поделись.