Скандальная куртизанка - Джулия Лэндон

Иглтон был одним из них.

— Какая счастливая случайность, что я встретил вас сегодня, — сказал он таким сладчайшим голосом, который способен очаровать даже змею. — Я направил запрос вашему секретарю с просьбой принять меня, ваша светлость. Я очень хотел бы обсудить с вами вопросы движения сторонников упразднения рабства.

Грейсон оценил предостережение — он проинструктирует своего секретаря, мистера Палмера, чтобы тот отклонил просьбу Иглтона.

— Я думаю, что вам следует поговорить с моим братом, лордом Мерриком Кристофером.

— Я все-таки надеялся, ваша светлость, поговорить с вами. Торговля Британии строится отчасти на транспортировке рабов. От продолжения этой политики очень зависит наше национальное богатство. Я не уверен, что ваш брат понимает важность этой стороны.

Интересно, подумал Грейсон, кто из богатых работорговцев набивает Иглтону карманы?

— Я думаю, что он это прекрасно понимает.

Иглтон придвинулся поближе.

— Если мы перестанем торговать рабами, то как скоро мы прекратим торговлю табаком? Табаком, урожай которого снимают рабы? Или сахаром?

Грейсон повернулся, чтобы посмотреть в лицо Иглтону.

— Вы нас недооцениваете, сэр. Работорговля аморальна и предосудительна, и нет ничего такого, чем вы можете разубедить Кристофера.

Улыбка Иглтона погасла.

— В таком случае вам остается надеяться, чтобы ваш слишком ретивый младший брат сохранил силу духа, милорд. Набирает силу движение, которое намерено опрокинуть мистера Уилберфорса и его сторонников, которое думает о том, что выгодно для Британии, а не для нескольких религиозных фанатиков. — И с этими словами Иглтон удалился.

Выходя на улицу, Грейсон думал об Иглтоне и о расколе избирателей, которые выступают за и против аболиционизма. Он стоял на дорожке под фонарем, похлопывая перчатками о пальто в ожидании своей кареты.

Грейсон вздрогнул от легкого покашливания. Он посмотрел направо.

Черт возьми! Кажется, он сегодня не избавится от этой куртизанки.

Она подошла ближе. Капюшон обрамлял ее лицо, отчего глаза казались еще зеленее.

— Вы уезжаете? Второе отделение концерта еще не началось, — сказала она. — Возможно, оно понравится вам больше, чем первое.

— Сомневаюсь в этом.

Она поначалу ничего не сказала, но затем призналась:

— Я обожаю музыку. Она так возвышает.

Ее глаза, как заметил Грейсон, заблистали в морозном ночном воздухе еще ярче.

Она подняла голову, слегка нахмурилась:

— Простите, ваша светлость, но вам не нужно беспокоиться из-за меня. Я не собираюсь ставить вас в неловкое положение.

Грейсон вздохнул.

— Вы не можете поставить меня в неловкое положение, мадам. Я даже считаю такое предположение оскорбительным.

Глаза у мисс Бержерон округлились.

— Прошу прощения. Я просто имела в виду…

— Я знаю, что вы имели в виду, мисс Бержерон. Вы ожидали, что я буду рад этому вторжению в мою жизнь, а если не буду, то вы попытаетесь унизить меня.

— Нет! Приношу извинения, если вы подумали так. Я имела в виду только… только…

— Только что?

— Только желание познакомиться, — сказала она.

— Позвольте мне освободить вас от этого желания, мисс Бержерон. Вы и я не сможем быть друзьями.

В ее бледно-зеленых глазах что-то блеснуло.

— Да, не сможем, потому что я не смогла бы подружиться с таким нелюбезным и не по-джентльменски грубым человеком, как вы.

Это определенно ошеломило его.

— Пардон?

— Я уже в первую нашу встречу объяснила вам, что я тоже не рада тому, что происходит, ваша светлость, но не в моей власти исключить себя из этой ситуации. Я пыталась быть любезной с вами, а вы… вы при каждом удобном случае демонстрировали свое презрение ко мне.

Грейсон рассвирепел. Она слишком уж дерзка.

— Должно быть, вы не вполне понимаете, с кем вы разговариваете в таком тоне…

— О, я очень хорошо понимаю, — с блеском в глазах сказала она. — Я отлично знаю, что со своими знакомыми вы любезны и обаятельны, но с теми, кто ниже вас по положению, вы распускаете перья, словно самодовольный и самовлюбленный павлин!

Грейсон задохнулся. Еще никто не разговаривал с ним таким образом.

— Да вашей наглости просто нет границ, мисс Бержерон!

Выражение ее лица внезапно изменилось. Оно стало почти печальным.

— Возможно. Я постараюсь не быть такой резкой. Но я не покойница, ваша светлость. Я сделала всего лишь то, что требуется для выживания.

Грейсон молча смотрел на нее. Он был зол — никто не разговаривал с герцогом столь резко, но в нем все-таки пророс росток стыда. И сейчас, когда его подвергли такой порке, он не знал, что сказать.

Появилась приближающаяся карета, и он предположил, что это его. Мисс Бержерон тоже смотрела на карету. Карета была не его, это была ее карета. Кучер соскочил, чтобы открыть дверцу. Мисс Бержерон прошла вперед и, не оглянувшись, грациозно села в экипаж.

В час ночи Диана вышагивала перед резным камином в анфиладе своих комнат. Огонь давно превратился в тлеющие угли, Диана была одета в шерстяной пеньюар и отороченные мехом тапочки. Ее мысли перепрыгивали с одной темы на другую, в мозгу рождались какие-то ужасные образы.

Грейсона после концерта в Уайтхолле ожидали еще несколько часов назад, однако он так и не пришел. Милли, личная горничная Дианы, впустила бы его через заднюю дверь и провела бы через вход для слуг. Что могло его задержать? Диана пыталась убедить себя, что этому есть разумное объяснение — неожиданные визитеры, у лошади сломалась подкова или у кареты — ось.

Но неужели Грейсон не мог направить посыльного? Разумеется, мог, а это означает, что произошло что-то плохое. На ум пришли воры. Они были кровожадными и безжалостными, Диана слышала, что они выходят по ночам из доков и нападают на людей. Ей тут же захотелось схватить единственную свечу и выбежать из комнаты, чтобы отправиться на поиски.

Юстис-Хаус был темным и безмолвным; ночь пришла рано, и слуги давно удалились. Диана медленно и бесшумно шла через широкие залы, мимо портретов предков ее мужа, мимо статуй и фарфоровых ваз. Она направлялась к большой, изогнутой лестнице, ведущей к главному входу и в другой коридор. В конце этого коридора находилась лестница поуже, которая вела в крыло, где размещались слуги. Здесь были комнаты, предназначенные для старших слуг — для дворецкого Хэтта, повара, экономки, для двух лакеев и двух горничных. Другие слуги спали внизу, по двое в комнате. Лорд Юстис не любил приходящую прислугу; он предпочитал постоянно иметь под рукой собственных слуг.