Камень Грёз - Кэролайн Дж. Черри

Элд задрожал, как паутина. Она вынула меч и завернулась в плащ, хотя могла сделать гораздо больше. Это были беззаботность и привычка, а может, обрекшая ее на неудачи судьба. Но ни один противник не вышел навстречу Арафели, и тогда она сама двинулась к источнику звука.

Из крепости Керберна через Элд вела прямая тропа. Это был самый опасный путь из долины Кер, и с тех пор как она завалила его, немногие отваживались пускаться по нему: лишь разбойники, вроде того изгоя, могли решиться на это – люди, глаза у которых так потускнели и помертвели, что они были глухи к обычному страху и голосу разума. Иногда им даже везло, и они выходили из леса живыми, если шли днем, двигались быстро и не охотились на зверей Элда. Если они двигались достаточно быстро, то вечер заставал их живыми или в Новом лесу, на холмах, или за пределами Элда, на берегу реки.

Но пришелец, появляющийся ночью, да еще такой молодой и с таким безумным взглядом, и без меча или лука, а всего лишь с кинжалом и арфой – такой смельчак редко вступал в Элд, и мрачные тени посмеивались и шептались в изумлении.

Именно звуки арфы и услышала Арафель – столь редкостного инструмента, звеневшего на его плече и выдававшего его присутствие всем, у кого слышат уши, в этом мире и в том. Она следила за его бегом по этому звуку и вышла к нему прямо навстречу из нежного холодного света эльфийского солнца в еще более холодную белизну лунного сияния. Она вышла без капюшона, и плащ беззаботно развевался у нее за спиной; и мрачные тени Элдвуда, осмелевшие на этой древней земле, вдруг ощутили теплое дыхание весны и отступили, хоронясь в укромные места, куда не проникал свет ни луны, ни солнца.

– Мальчик, – прошептала она.

Он замер, словно раненый олень, и изумленно осмотрелся, пытаясь отыскать источник голоса в чащобе. Она сделала шаг в его мир и тут же ощутила сырой ветер смертного Элда на своем лице. Мальчик оказался крепче, чем она думала, его одежда превратилась в лохмотья от стремительного бега сквозь лес. Но до того как эти одежды сделались испачканными и разодранными, они больше подходили для какого-нибудь замка – сотканные из тончайшей шерсти и расшитого полотна, арфа же за его плечом покоилась в резном ларце.

Немногое Арафель приносила с собой из иного мира, и все же это всегда читалось в ней, насколько сильно – зависело от того, кто смотрел на нее. Она явилась в простом обличье, как всегда, когда отправлялась в смертный мир, и теперь стояла, прислонившись к гниющему стволу умирающего дерева, сложив руки без тени угрозы и не прикасаясь к своему серебряному мечу. Более того, оперевшись ногой на выступавший корень, она встретила юношу легчайшей улыбкой – хотя скорее улыбалась просто по привычке. Но эта улыбка не обманула мальчика, и он продолжал смотреть на Арафель с опаской, возможно, видя перед собой ободранца и бродягу – а может, и нечто большее, ибо, похоже, он был не так слеп, как некоторые. Его рука скользнула к талисману, висевшему у него на груди, и она, продолжая улыбаться, прикоснулась к бледно-зеленому камню, сиявшему на ее шее, ибо он обладал силой откликаться на чужие талисманы.

– Куда же ты идешь столь дерзко сквозь Элдвуд? – спросила она его. – На злодеяние? Или проказы?

– Скорее на беду, – юноша перевел дыхание. Он все еще смотрел на нее широко раскрытыми глазами, словно сомневаясь в ее реальности, и это забавляло ее где-то глубоко в душе. Она оглядела всего его вместе с арфой и тончайшей разорванной одеждой – необычайный путник на любой дороге мира. Он занимал ее, хотя она никогда не испытывала интереса к делам людей; она медлила – и вдруг ветер издали принес лай гончих. Мальчик вскрикнул и бросился наутек, ломая ветви на своем пути.

Его быстрота вывела ее из забытья, захватив врасплох, чего с ней не бывало уже давным-давно.

– Стой! – воскликнула она и во второй раз встала на его пути, метнувшись тенью из мрачных зарослей, словно какая-то хитрая игра лунных лучей. Именно это другое, тяжелое присутствие она и почувствовала сначала, она не забыла о нем, совсем не забыла, но легко отнеслась к этой угрозе, испытывая гораздо больший интерес к мальчику, чем к тому, неприятному, гостю. Мальчик затронул в ней какие-то забытые струны, он принес во тьму свет своей души.

– Вряд ли, – беззаботно промолвила Арафель, чтоб успокоить его, – вряд ли они заберутся так глубоко в лес. – Тот смотрел на нее в недоумении, словно позабыв, чего он хотел. – Как тебя зовут, мальчик?

Он сразу же понял, что означает этот вопрос, и кинул на нее взгляд затравленного оленя, ибо он знал, какую власть над человеком может подарить выданное имя.

– Ну же. Ты нарушил покой здесь, – резонно заметила она, – ты вошел в мой лес… Какое имя ты дашь мне за это?

Может, он и не сказал бы свое настоящее имя, может, он и вообще не стал бы останавливаться, но она так строго на него смотрела, что он пролепетал: – Фиан.

– Фиан.

«Светлый» значило это имя, и оно подходило юноше, ибо он был слишком светел для рода людского со своими бледными спутанными волосами и первым пушком бороды. Это было его настоящее имя, дающее над ним власть, саму его душу можно было читать по его глазам.

– Фиан. Фиан… – В третий раз она произнесла его имя еле слышно, как заклинание. – Значит, за тобой гонятся?

– Да, – ответил он.

– Люди?

– Да, – промолвил он еще тише.

– Зачем они охотятся на тебя?

Он ничего не ответил, но она и сама догадалась.

– Пойдем, пойдем со мной, – позвала Арафель. – Думаю, мне надо заняться этим вторжением, пока им не занялись другие. Пойдем, не бойся меня.

И она раздвинула для него колючие заросли. Он еще чуть помедлил и послушался ее, неохотно и очень осторожно двинувшись за ней следом в обратный путь, удерживаемый ничем иным, как лишь собственным именем.

Она немного прошла в ту сторону, откуда он прибежал, пользуясь ради него временем смертных, а не собственными стремительными путями, известными ей в Элде. Но затем она свернула с широкой тропы. Чащоба, рожденная темным сердцем Элда, была неприятным местом, ибо Элдвуд был добрее в прежние дни, и в нем все еще сохранялся дух погибшего света; но молодые деревца, попадавшиеся им на пути, всегда чувствовали себя здесь одинокими. Они пропускали свои корни в остовы наползающих холмов, создавая предательски непроходимые барьеры. Ни один человек не смог бы отыскать путей Арафели, не говоря уже о том, чтобы выследить ее