Золотой дождь - Джон Гришэм

Я раскладываю документы на свободном столемежду стеллажами и снова читаю «дурацкое» письмо. Какое оно грубое и мерзкое, инаписал его кто-то, кто был уверен, что Дот и Бадди никогда не захотят показатьего какому-нибудь адвокату. Я перечитываю письмо и чувствую, что сердечная больпостепенно утихает — она то набежит, то снова отхлынет, и я приспосабливаютакое состояние к необходимости заниматься.

Сара Плэнкмор — тоже студентка третьего курсанашего юридического колледжа и единственная девушка, которую я когда-либолюбил. Она бросила меня четыре месяца назад ради студента из престижногоуниверситета, представителя местной аристократии. Она сказала, что они старыедрузья еще со школы второй ступени. И что они случайно встретились во времярождественских каникул. Роман возобновился, и ей было очень жаль меня и труднообрушить на меня эту новость, но ведь жизнь продолжается и я кого-нибудь сноваполюблю.

Ходили упорные слухи в наших коридорах, чтоона уже беременна. Когда я услышал об этом, меня чуть не вывернуло наизнанку.

Я внимательно прочитываю полис Блейков,купленный у «Дара жизни», и заполняю целые страницы замечаниями. Полис запутан,словно написан на санскрите. Я раскладываю по порядку письма, и заявления опомощи, и медицинские справки. На какой-то момент Сара исчезла, а я с головойпогрузился в спорный страховой документ, от которого все больше разитмошенничеством.

Полис был куплен за недельные взносы ввосемнадцать долларов у страховой компании «Прекрасный дар жизни», Кливленд,штат Огайо. Я изучаю маленькую книжечку, в которой регистрируются еженедельныевзносы. Такое впечатление, что агент, некий Бобби Отт, действительноеженедельно посещал Блейков.

Маленький стол передо мной полон аккуратноразложенных по стопкам документов, и я читаю все, что передала мне Дот.

И все время думаю о Максе Левберге, нашемпрофессоре-коммунисте, и его страстной ненависти к страховым компаниям. Ониправят нашей страной, твердит он постоянно. Они контролируют банковское дело.Они владеют всей собственностью нации. Стоит им чихнуть, как на Уолл-стрит всехпрохватывает понос. А когда процентные ставки падают и барыши накапиталовложения резко сокращаются, они бегут в конгресс и требуют реформ —всяких незаконных поправок к подзаконным актам. «Нас разоряют судебные иски! —вопят они. — Грязные адвокатишки затевают глупые процессы и убеждаютневежественных присяжных требовать громадные судебные издержки и платежи, и этовсе надо прекратить, иначе мы разоримся». Левберг до того распалялся, чтошвырял книги о стенку. Мы его любили.

Он все еще преподает в колледже, но в концесеместра опять уедет в Висконсин, и, если я наберусь храбрости, я должен именносейчас попросить его познакомиться с тяжбой Блейков и «Дара жизни». Оннесколько раз заявлял, что принимал участие в известных судебных процессах помошенническим действиям со стороны компаний, которые присяжные обязывали в виденаказания выплатить огромные суммы в порядке возмещения морального иматериального ущерба.

Я приступаю к подготовке краткого резюме поделу. Начинаю с того, что указываю дату покупки полиса, затем составляюхронологический список всех последующих важных деяний. «Прекрасный дар жизни»восемь раз письменно отклонил просьбу оплатить лечение. На восьмой было посланото самое ругательное письмо. Я мысленно представляю, как Макс Левбергпосвистывает и нехорошо усмехается, читая это письмо. И чувствую также, чтозапахло кровью.

Надеюсь, профессор Левберг тоже способен этоощутить.

Нахожу его кабинет, словно втиснутый междудвумя кладовыми, на третьем этаже юридического колледжа. Дверь покрыталистовками, призывающими прийти на демонстрацию по защите прав сексуальныхменьшинств, бойкотировать то или это, защитить вырождающиеся виды флоры ифауны, одним словом, принять участие во многих делах и начинаниях, которые малокого в Мемфисе интересуют. Дверь полуоткрыта, и я слышу, как он громко кричит втелефон. Затаив дыхание, я легонько стучу в дверь.

— Входите! — орет Левберг, и я тихо вползаю вкабинет.

Он указывает на единственный стул. На немгруда книг, папок и журналов. Кабинет напоминает мусорную свалку. Беспорядок,мерзость запустения, старые газеты, бутылки. Книжные полки прогибаются подизбыточным грузом. На стенах висят от руки написанные плакаты и афиши. На полуостровки газетных клочков. Порядок и организованность для Макса Левберга несуществуют.

Сам он низенький тощий человек летшестидесяти, со взлохмаченными, торчащими во все стороны волосами цвета соломыи руками, которые не знают покоя. Он всегда носит полинявшие джинсы, сильнопоношенные, наводящие на размышления, шерстяные рубашки и старые кроссовки. Вхолодную погоду он надевает еще носки. В нем все настолько чрезмерно, что я вего присутствии всегда нервничаю. Он шмякает телефонную трубку на аппарат.

— Бейкер!

— Бейлор. Руди Бейлор. Я слушал у вас курс пострахованию в прошлом семестре.

— Точно! Точно! Помню, садись. — Он опятьпоказывает на стул.

— Нет, спасибо.

Он суетливо ерзает и сдвигает в беспорядочнуюгруду бумаги, лежащие перед ним на столе.

— Так в чем дело, Бейлор? — Студенты обожаютМакса, потому что он всегда находит время выслушать каждого.

— Э… Вы можете уделить мне минуту? — Я хотелбы соблюсти официальность и обратиться к нему «сэр», но Макс ненавидитформальную вежливость и всегда настаивает, чтобы мы его звали просто Макс.

— Да, конечно. Что у тебя?

— Я учусь у профессора Смута, — начинаю я,затем быстро описываю посещение стариков во время благотворительного ленча,рассказываю о Дот и Бадди и их борьбе с «Даром жизни». Он внимательно ловиткаждое слово. — Вы когда-нибудь слышали о такой страховой компании?

— Ага. Это крупная фирма, которая продаетмассу дешевых страховок сельским жителям, белым и неграм. Очень несолидная.

— А я никогда не слышал о ней.

— И не должен был. Они не дают объявлений. Ихагенты просто стучат в дверь и собирают еженедельные взносы. Одна из техорганизаций в страховочном деле, которые занимаются самыми темными, дурнопахнущими махинациями. Дай-ка посмотреть полис.

Я вручаю ему полис, и он листает его.

— На каких основаниях они отказали? —спрашивает он, не глядя на меня.