Красная королева - Хуан Гомес-Хурадо

А сейчас нет.

– Мои поздравления, доктор, прекрасный отчет. Я очень рада, что Робредо уехал в Мурсию, мы от этого только выиграли.

Агуадо отворачивается (слишком поздно), чтобы Антония не увидела ее покрасневших щек.

Антония, в свою очередь, вновь концентрируется на страницах отчета. Самое тяжелое для нее – это обнаружить фотографию мальчика на пляже. Антония знает, что нельзя воспринимать жертв преступлений как людей. Благодаря тренировкам она сумела выстроить эмоциональный барьер, превращающий их в простые факты, в части иероглифа, который нужно разгадать. Раньше у нее это получалось, хоть и с трудом.

А сейчас нет.

Все изменилось после того, что случилось с Маркосом. Того, что случилось с ним из-за меня. Все, что с нами случилось, – это из-за меня.

Неожиданно для себя Антония дает обещание мальчику с фотографии. Обещание, которое выполнить не сможет, потому что оно идет вразрез с обещанием, данным Маркосу. И данным себе самой. И противоречащим, в свою очередь, ожиданиям бабушки Скотт.

Я найду того, кто это сделал, говорит она мальчику с фотографии.

Как только эти слова звучат у нее в голове, она тут же раскаивается. Но и взять их обратно она уже не может. В этом-то и беда, когда даешь обещания мертвым.

Если не сдержишь слово, просить прощения потом будет еще сложнее.

Ментор доходит до летней столовой и садится на дизайнерский стул. Стиль Ле Корбюзье или нечто в этом роде. Дорого и неудобно, заключает Джон, когда усаживается сам и понимает, что спинка не рассчитана на людей с его габаритами. Если, конечно, стул не задумывался как пыточный.

На столе лежит забытый доктором Агуадо «Мальборо Лайт». Предупреждающая фотография, напечатанная на пачке, изображает детский гроб.

От такого страшного совпадения у Джона сжимается сердце, и он тут же отводит взгляд.

Ментор, будучи не таким чувствительным, тянется к пачке и предлагает сигарету инспектору, который в ответ лишь качает головой. Тогда Ментор закуривает сам, делает три затяжки, кашляет как безумный и тушит свою сигарету о стеклянную поверхность стола – влажную от брызг садового опрыскивателя.

– Вы не боитесь повредить следы преступления?

– Было бы что повреждать. Агуадо трудится тут уже двадцать шесть часов кряду, она уже осмотрела весь дом и сняла все отпечатки.

Джон аж присвистывает от восхищения. Ей ведь надо было разметить пространство, отделив друг от друга каждый квадратный метр, сделать фотографии, заняться поиском улик. А в таком огромном доме это задача для четверых, а то и для пятерых.

– Да она просто машина.

– Доктор Агуадо лучшая во всей Испании. К счастью для меня и к несчастью для нее, нам выпало работать вместе.

– Вы что-нибудь выяснили?

– Ждем результатов анализов, чтобы исключить родственников и прислугу. Я ни на что не рассчитываю. Есть, конечно, волосы, волокна, но черт его знает. От них ведь никогда нет толку. Разве что в сериалах.

Джон прекрасно это знает. В сериалах работу экспертов изображают настолько фантастической, что полицейские иногда и сами попадают в эту ловушку и, как и зрители, начинают верить во всякие чудеса.

Ментор вновь принимается давить уже потухшую сигарету об стол и отодвигает от себя пачку.

– Я бросил несколько месяцев назад. Время от времени напоминаю себе почему.

– Лучше чуть-чуть пострадать, чтобы избавить себя от бóльших страданий.

– Именно так. Почему вы стали полицейским, инспектор Гутьеррес?

Джон корчит недовольную гримасу.

– Вообще-то я пришел сюда не говорить, а слушать.

– Сделайте одолжение, инспектор.

Пауза. Джон не знает, какую версию ответа выбрать. Официальную, версию для друзей, версию для себя самого или правдивую. И то ли из-за усталости, то ли из-за эмоций, но в конце концов он останавливается на последней.

– Чтобы меня не трогали, – признается он.

Теперь уже Ментор делает удивленное лицо от такой честности.

– Ладно вам…

– Знаю, знаю. Типа, как же так, вы, такой большой и сильный, и прочая хрень. Не доставайте меня своим гребаным психоанализом. Отец нас бросил, я живу с матерью, трахаюсь с мужиками. Знаю я все эти штучки и банальные объяснения. Но дело в том, что… я просто боюсь. Я всегда боялся.

– Боялись чего?

– Да всего. Когда был подростком, боялся, что на меня нападут. Что буду возвращаться из школы, а меня пырнут ножом. Боялся несчастных случаев, заразиться СПИДом и еще фиг знает чего. Работа в полиции мне помогает. Когда ты во всем этом варишься, когда видишь несчастья других, у тебя как будто появляется волшебный щит. Как будто к тебе это все не относится.

– Решили чуть-чуть пострадать, чтобы избавить себя от бóльших страданий, – говорит Ментор.

– Именно так.

– Но сегодня ваш щит вам не помог?

Джон не отвечает. Зачем произносить вслух и так очевидные вещи.

Оба ненадолго замолкают, собираясь с мыслями. Ментор чуть привстает со стула, пытаясь дотянуться кончиками пальцев до пачки сигарет, которую сам же до этого с усердием от себя отодвигал. Пламя зажигалки на пару секунд выхватывает его лицо из ночной темноты. На этот раз он уже не делает поспешных затяжек, а выдыхает клубы дыма медленно и с удовольствием.

– Идея возникла пять лет назад, в Брюсселе. В институте Фишера. Знаете такой?

– Не имею чести.

– Это мозговой центр Евросоюза.

– Что такое мозговой центр, я в курсе. Сборище богатых университетских придурков, которые считают, что лучше всех знают, что нужно миру.

Ментор смеется сквозь зубы, поднимая руки.

– Виноват. Но дело в том, что придурки иногда оказываются правы. Несколько лет назад проводилось одно исследование. Помните теракт 2012 года в аэропорту Тенерифе?

Джон кивает. Как же не помнить. Ближайшие камеры видеонаблюдения запечатлели момент взрыва и тут же отключились. А остальные камеры засняли не менее жуткую сцену: насмерть перепуганные люди бежали по терминалу, расталкивая и затаптывая самых медленных.

– Исследователи занимались данными, которые имелись у разных полицейских подразделений до совершения теракта. У местной полиции, у Канарской, у Гражданской гвардии, у Национальной полиции. У всех были фрагменты пазла. Но никто не поделился ими с остальными.

– Знакомая история, – подтверждает Джон. Он-то хорошо это знает, будучи представителем национальной полиции в Бильбао и постоянно воюя с автономной полицией Страны Басков. Отношения между полицейскими подразделениями безотрадны, словно воскресенье в доме престарелых. Зависть, разница в зарплате. Многолетние обиды. А в итоге страдают люди.