Когда погаснет лампада - Цви Прейгерзон

Вениамин рассказывает об аресте молодого Левитина. Хаим-Яков печально качает головой.

— Ведение дел в наши дни требует осторожности, — говорит он. — Надо знать, у кого брать и кому давать. Тут нужен опыт, и немалый…

Можно ли было предположить, что Вениамин именно сегодня услышит историю жизни старого Фейгина из его собственных уст? Отчего бы и нам не послушать — ведь мы не раз еще встретим на этих страницах представителей славного семейства Фейгиных. Тем более пока все равно никуда не выйти — сильные потоки дождя стучат по ржавой крыше навеса, низвергаются вниз и покрывают землю.

Когда-то работал Хаим-Яков шубом и моэлем[12] — были когда-то такие искусники среди российских евреев. Понятно, что не был он богат, как Крез или как Ротшильд. Но все равно денег на жизнь хватало с избытком. Сорок рублей в месяц получал Фейгин от общины, не считая дополнительных доходов. В те дни такая важная персона, как он, обязан был жить на широкую ногу. Во-первых, расходы на семью — жену и детей, чтоб они были здоровы. Во-вторых, дом, достаточно просторный для приема гостей, которые у Фейгиных, слава Богу, не переводились. Тогда ведь съезжались в Гадяч хасиды со всех концов земли к гробнице Старого Ребе. Съезжались сотнями и тысячами: этот помолиться, тот — испросить помощи, третий — поделиться горем. А у кого прежде всего остановится хасид, приехав в город Гадяч? Конечно, у резника! И Хаим-Яков беспрекословно исполнял святую обязанность приема гостей. В большущей комнате стояли, чтоб не сглазить, целых десять кроватей! Настоящая гостиница. А ведь каждому еврею нужно было еще и полотенце умыться, и еда поесть. И потому наняли Фейгины деревенскую бабу для содержания собственной коровы. Потому что, хотя еврей не откажется от куска кошерного мяса, главной его пищей была и остается молочная: стакан сметаны да немного маслица. А есть и такие, у которых с животом не все в порядке, не о вас будь сказано, — так этим и вовсе только кислое молоко подавай. И, слава Богу, в фейгинском подвале всегда стояли в то время полные кувшины с кислым молоком — каждому проголодавшемуся!

Были среди хасидов и такие бедняки, которые не могли заплатить за ночлег и питание даже ломаного гроша. Но разве выгонишь такого: ведь человек пришел в Гадяч помолиться. Не мог Фейгин нарушить святое предписание приема гостей.

Как уже было сказано, помимо сорока общинных рублей, были у резника и другие доходы. Во-первых, кишкес — внутренности, по обычаю отдаваемые резнику с каждой идущей под нож скотины. А поскольку количество гостей росло, а с ним — и расходы, то решено было в общине заменить кишкес на два фунта мяса. Это во-первых.

Было еще и во-вторых: плата за особую, «сохранную» мацу, сделанную из пшеницы, которой не касалась вода с момента жатвы. Именно Фейгин поставлял «сохранную» мацу евреям Гадяча. А ведь известно, что на Песах[13] даже самый бедный еврей обязательно купит себе как минимум шесть листиков такой мацы — по три на каждую праздничную трапезу. Ежегодно Хаим-Яков получал из Орши мешок «сохранной» муки, тщательнейшим образом закрытый и запечатанный печатями семи раввинов и праведников. В день «сохранной выпечки» сходились к его дому все евреи Гадяча от мала до велика. Под чтение псалмов раскатывали на длинных столах тесто. Какая была тогда теснота в доме — сохрани Господь! А в канун Песаха каждая семья отправлялась к резнику, чтобы получить из его рук свои шесть заветных листиков. Брали бережно, с благоговением, заворачивали в чистую салфетку и со всеми предосторожностями несли домой, чтобы, Боже упаси, не повредить или, того хуже, сломать хотя бы один листик мацы.

Третьим источником дохода было вознаграждение за обрезание. Из всех моэлей Гадяча лишь Фейгин считался подлинным специалистом в этом деле. Да таким авторитетным, что приглашали его даже евреи из соседних городов, а однажды, было дело, аж из самого Конотопа! Потому что знали: когда нож моэля в руках Хаима-Якова, за ребенка можно не беспокоиться — не будет ему никакого вреда. А уж когда он надевал свой специальный белый халат, так и вовсе походил на профессора в операционной. Главное в этом деле — чистота: нужно в семь глаз следить, чтобы не попало ни капельки грязи во время процесса обрезания.

Ремеслом моэля занимается Фейгин до сих пор, и несть числа сынам Израиля, которых он приобщил к брису, к союзу праотца нашего Авраама со всемогущим Творцом. И ремесло это действительно приносит кое-какой доход, особенно когда речь идет об «ишувниках» — богатых деревенских евреях. В таких случаях привозят моэля к месту праздничного события в роскошной коляске, запряженной парой прекрасных лошадей, а потом еще и угощают, и кормят, и поят до отвала. А на прощанье, вдобавок к рублям, дают ему с собой еще и полдюжины курочек, и сотню яичек, и другие подарки.

Но был у Хаима-Якова и еще один заработок. Как известно, в период между Песахом и Шавуот, в дни омера[14], запрещены свадьбы народу Израиля. Лишь за три дня перед Шавуот дозволено жениться счастливым парам. Женихи и невесты идут под хупу, и тут уже по горло работы у тех, кто помогает свершиться святому обряду. В этот сезон счастья, бывало, устраивались по три-четыре свадьбы в день. Допустим, их играют у нас в Гадяче, и одновременно с ними назначена еще одна свадьба, у «ишувника». Что делать? Раввин в городе один — кто тогда освятит молодую пару в деревне? Как это кто — понятное дело, что он, Хаим-Яков, уважаемый резник! Эх, не знал настоящей радости тот, кто хоть раз не бывал на хупе в доме богатого «ишувника»! Особенно если он — из людей, известных своей еврейской ученостью!

«Реб Хаим-Яков, пожалуйте сюда… Реб Хаим-Яков, пожалуйте туда… Попробуйте того, обратите внимание на это…» — короче говоря, домой возвращаешься и сытым, и веселым, и таким хмельным, что Господи помилуй!

— Но, Ефим Айзекович, — перебивает поток его речи Вениамин, — почему же тогда вы бросили все это изобилие и занялись медовухой?

Дождь тем временем кончился; с края навеса падают на землю редкие капли. Снова расчистилось небо, все слабее слышны звуки дождевых потоков и ручейков, все сильнее поднимается шум рыночной суеты. Под его аккомпанемент слушает Вениамин удивительный рассказ бывшего резника Хаима-Якова Фейгина — рассказ об изюмном и плодовом вине.

Дело в том, что, помимо уже перечисленных источников дохода, был у Фейгина еще один — от пасхального вина. Покупаешь пудовый мешок изюма: обычно это такая единая глыба слипшихся ягод. Сначала рыхлишь эту глыбу, разделяешь ягоды, а потом сечешь их на мелкие кусочки, чтобы лучше было брожение. Тут важно знать меру, не переборщить. На фунт изюма идут два с половиной стакана воды. С полпуда ягод получаешь ведро, то есть пятьдесят стаканов вина. И еще: ни в коем случае нельзя мыть изюм до того, как забродит! Ведь от чего получается правильное брожение? Правильное брожение получается от крошечных бактерий, которые живут на ягодах изюма. Стоит только смыть эти бактерии — и все, испортил процесс!