Человек и история. Книга первая. Послевоенное детство на Смоленщине - Владимир Фомичев

Один из этих диких котов посягнул теперь на мою независимость. О каком-то общежитии с диким котом, не могло быть и речи: для него я был только помехой в его территориальных претензиях. Выбора не было: бой! Я вспомнил «Мцыри», бой с барсом, но там было светло, да и сук подвернулся под руку, какое-никакое, а всё же оружие. Здесь – полная темнота и ничего под рукой! А захватчик продолжал угрожающе рычать. Ощупав вокруг себя, я обнаружил только книгу, да ватную куртку, на которой я спал и укрывался, когда холодало. Я взял эту куртку и, держа её перед собой, медленно пополз к своему врагу. У того было ещё одно преимущество: он отлично видел в темноте. Когда я совсем приблизился, противник не выдержал и бросился вперёд, но запутался в куртке, которой я тут же его обхватил. Его когти и зубы оказались бессильны против толстого слоя ваты, а я всё сильнее сжимал его в своих объятиях! Наконец, он затих, притаился, но стоило мне немного ослабить свои объятия, как он сразу же начинал яростно шевелиться, ворчать и фыркать. Я медленно, не ослабляя рук, уложил его и наступил на него коленом. Освободившейся рукой я пошарил вокруг, и она нащупала конёк и продетую в него тонкую верёвочку, которой конёк прикреплялся к зимней обуви. Дальше я действовал почти машинально: вытащил верёвочку из конька, помогая зубами, сделал петлю, ощупью, остерегаясь укусов, одел её на шею врага, перекинул верёвочку через балку, стал её медленно натягивать. Я совсем не был уверен в прочности этой, давно служившей верёвочки, и при её обрыве, этот зверь порвал бы меня не хуже того барса! Но верёвка выдержала…

Когда всё затихло, я, отцепив петлю, сбросил побеждённого зверя в сад, где он, прошуршав по веткам, гулко шлёпнулся в траву. Была ещё ночь, но уже светало. Этот ночной бой что-то перевернул во мне. Я вдруг почувствовал себя совсем другим. Напряжение во всём теле то ослабевало, то снова я весь напрягался до боли во всех мышцах. Оцарапанная и покусанная рука горела. Я снова сделал примочку. Немного отдохнув, я спустился в сад, чтобы убрать последствия ночного происшествия. К моему удивлению, я ничего не нашёл! Нашёл место падения и только. Я не раз слышал, что стоит только перекинуть убитую кошку на другое место, как она тут же оживёт…

Прошло время. Я шёл по дороге и увидел в огороде соседей огромного кота. Он тоже заметил меня. Секунды мы смотрели друг на друга. Потом кот как-то знакомо фыркнул, повернулся и скрылся в густой картофельной ботве. Мне кажется, что с этого момента, я уже потерял статус ребёнка и перешёл в возраст следующий – отроческий!

Ребята, окончившие Козловскую школу, переходили в Хлыстовскую школу. Хлыстовка, где находилась эта школа, была или большой деревней, или небольшим селом. Расстояние до неё было даже меньше, чем до Козловской школы, но зато здесь появлялась преграда как река Днепр. Проблем особых это не вызывало. Летом на лодочке, а зимой по льду. Но, при осеннем ледоставе, да весеннем розливе, это усложняло переправу. Вот небольшой эскиз по этому поводу.

Утренняя осеняя темень, обледенелый крутой берег, обледенелая утлая лодчонка, заполненная ребятами, спешащими в школу. Эта посудина, так глубоко оседала, что вода иногда переливалась через борт в лодку, грозя пустить этот транспорт ко дну. В темноте вокруг шелестели льдины с острыми краями.

Нос лодки впотьмах втыкался в обледенелый берег. Школьники, в душе радуясь удачной переправе, взбирались по обледенелой крутизне берега наверх, продираясь через позванивающие льдинками кусты. Это был самый трудный и опасный участок пути к знаниям. Кстати сказать, многих не очень то и тянуло к этим знаниям, как и к самой школе. В то же время и перспектива встать к сохе, не очень прельщала, вот и приходилось выбирать из двух зол третье: окончить семилетку и, если в армию не заберут, то поступить в горнопромышленное училище и – в рудники. Так как претендентов в ремесленные заведения хватало своих городских, сельских туда предпочитали не принимать.

Оживлённые, после стресса на переправе, ребятки весело взбирались на железнодорожную насыпь, и теперь уж неспешно, перемещались в сторону школы. Сама по себе, железная дорога являлась высотой прогресса, тем более что эта дорога связывала Москву через Минск с Западом. Так что здесь, помимо замусоленных пригородных поездов, проносились комфортные, чистые экспрессы: «Москва – Варшава», «Москва – Берлин», а их почти всегда тащили двойной тягой, то есть спаренными паровозами. Для ребят здесь было раздолье собирать окурки. Прикладывая пальцы к губам, и показывая на свою грудь, клянчили у пассажиров, которые курили у открытых окон вагонов, оставить окурок, на что те иногда благосклонно окликались.

Девочки тоже находили для себя приятное занятие. Они собирали фантики от конфет, изобилию и разнообразию которых здесь было несть числа. Школа представляла собой деревянную одноэтажную развалюху, переделанную когда-то из дома небогатого купца, или какого-нибудь «кулака». Преподавательский состав этой Хлыстовской школы, был явно представлен не выпускниками педагогических Вузов. По виду и одежде они мало чем отличались от колхозных баб и мужиков. Часто спешили к началу уроков после своих работ по домашнему хозяйству, с немытыми руками, а то и с испачканными сажей лицами, что вызывало у некоторых их учеников насмешку, а то жгучую детскую жалость.

Преподаватели, или как их называли «учители», были почти все местные. Только преподаватель физкультуры был прислан из РОНО. Он организовал, как бы от ДОСААФа, кружок по стрельбе из малокалиберной винтовки. Ребята и даже девочки, которые записались в этот кружок, стреляли значительно лучше этого инструктора. Но это его нисколько не смущало, не задевало его самолюбия, так как он очень гордился своим статусом педагога, термин малоизвестный в этой школе. Собирая с кружковцев медяки на членские билеты и значки, он где-то что-то напутал и местная учительская «элита», ревниво относившаяся к этому «Варягу», со скандалом отказа ему от места.

Руководство школы, учитывая трудность переправы через Днепр, объявляло осенние или весенние каникулы. Думается, что в последующие годы жизни, у этих ребят было более радостное событие. Всё же они с раннего утра приходили на берег и подолгу стояли, глядя на ледостав. Это явление природы интересовало, волновало почти всех, не только ребят. Ещё бы, не широкий, но с быстрым течением, зажатый высокими обрывистыми берегами, Днепр обычно был спокоен, тих и даже как-то ласков прибрежным его жителям. А тут начинало твориться такое!

Вся водная гладь была заполнена быстро мчащимися льдинами. Они с громким шорохом тёрлись друг о друга и на их краях образовывались валы тёртого льда. По ночам мороз крепчал. Небольшие льдины соединялись в более крупные, становились толще и оттого мощнее. Они уже тёрлись не только между собой, но и с берегами. Причём, казалось, что они с такой силой давили на эти берега, что те, уступая, отодвигались. На самом же деле, это был не обман зрения, а происходило вот что: льдины, заполнившие русло, своей массой тормозили течение, и вода стала быстро подниматься, увеличивая ширину реки. И вот, наконец, очень желанная новость: Днепр стал! Происходило это обычно ночью. Утром эта новость по нескольку раз обходила всю деревню.