Карантин по-питерски - Ричард Семашков

– поди угадай. Присмотрели несколько мест у лесополосы, и тут, как на заказ, в высоком уже весеннем небе пошли гусиные стада – не перелётные клинья, а кормящиеся тут стаи, кружат, высматривают, на какое поле сесть. Их сотни и сотни – красота!

Но жизнь снова посрамила наши планы – в четверг вышел указ псковского губернатора об ужесточении мер самоизоляции и запрещении перемещений из волости в волость. В пятницу утром Сан Саныч поехал смотреть сетки на озере в соседнюю волость, а его полицейские на дороге развернули – никакие уговоры не помогли, приказ. Сети не вынуть, рыба в них сгниёт. На обратном пути в ручье увидел чирков. Остановился, расчехлил ружьё, взял с подхода двух штук.

Вечером в пятницу на гуся так и не поехали – Ашево не то что другая волость, другой район, меня с пропиской в СПб пропустят, как возвращающегося по месту жительства, а Сан Саныча завернут. А тут ещ

07.04.2020

Павел Крусанов:

Письмо без спроса само отправилось – на полуслове. Бунт техники против человека. Заканчиваю.

А тут ещё похолодало, заряд снежный долбанул, так что и вальдшнеп не полетел. Вот и вся охота. Зато после снежного заряда, когда ночное небо расчистилось, в нём повисла мастерски отрезанная половина сияющей луны. Так рекламные самураи своими вострыми сабельками рубят летящий в воздухе апельсин – только сочные капли звёзд брызжут в стороны.

Теперь всё.

07.04.2020

Валерий Айрапетян:

Павел Васильевич, сомневаюсь, что посреди бела дня браконьер вольготно разгуливал бы по столь поднадзорной территории. Недаром сослался на память-чертовку, чья линза, под воздействием этанола и пасторального пейзажа, выдала встреченного почти что год назад мужика в камуфляже с торчащим из-за спины чем-то длинным и зачехлённым – за охотника. Скорее, рыбак или дачник, с какой-нибудь ерундой в чехле. Возможно – киллер. (смайлик)

В Благовещенье – солнечный и тёплый день. Какая ещё самоизоляция, когда впечатанное в синий небосвод солнце лупит с интенсивностью тысячи лун, а народ петербуржский кормлен таким сочащимся апельсином последний раз в октябре.

Прикупил малосольной рыбки (форели и масляной), консервы из скумбрии, гадов морских в масле и бутылку сухого шардоне. Погулял с сыном. Встретили человека в чёрном плаще и чёрной маске. Сынок мой остановился, глянул на него хитро́, улыбнулся и пошёл дальше.

Сын моего пациента поругался с женой. Жена сына пациента взяла ребёнка и укатила к родителям. Приехал сын пациента к отцу-пациенту – поговорить. Отец достал себе вина, а сыну водки. У сына был перерыв в употреблении – три месяца. Для опытного молодого выпивохи – срок солидный. Жертву эту сын пациента принёс во имя карьерного роста, каким-то образом обосновав себе, что офисные боги воздадут ему за воздержание. А рост карьерный сыну пациента был необходим во имя семьи, во имя достатка и во имя статуса. И даже не необходим, нет, ибо пациент обеспечил семью сына жильём, автомобилем, загородным домом, отдыхом за границей, наличными и электронными деньгами, и т. д. и т. п., но модное стремление быть успешным и самостоятельным не обошло и сына пациента тоже. Типа – вот я трудяга, не пью, помышляю о карьере и как бы все дары от отца своего заслужил, и не надо на меня смотреть как на мажора. Сели за стол, но оказалось тут, что у сына пациента развилась на фоне вирусной эпидемии фобия заражения и он никак не может взять бутылку в руки, дабы наполнить себе рюмку. Просит отца налить рюмку, а сам в это время бежит мыть руки, вероятно опасаясь, что вирус может передаться от отца к сыну, словно перевод с отцовской карты на сыновью. Так и пили до утра: отец наливал и заражал сына всяческим оптимизмом, а тот бегал в ванную и с усердием намывал ладони.

09.04.2020

Ричард Семашков:

Пока наш чат не перерос в переписку между Павлом Васильевичем и Валерием Леонидовичем, позволю себе поделиться с вами коротким письмом, которое мне послал Саша Пелевин несколько дней назад во время наших возлияний. Письмо он это хотел отправить нам всем, но, поскольку состояние его было ангельским, если не сказать «архангельским», он забыл, кого надо поставить в копию.

Что ж (простите меня), вот оно:

«Прямо сейчас я пью с Ричем. Я угрожаю ему, что, если выпью еще водки, то начну дрочить вприсядку под Дэвида Боуи. Это страшно. Лучше пойдем курить.

Еще я спьяну написал что-то Захару Прилепину.

У Рича офигенный ребенок, он похож на моего кота.

Короче, друзья. У меня к вам такое предложение. А давайте одно из писем вы напишете пьяными в говно?»

Никакой художественной ценности, как вы успели заметить, оно не несёт, однако передаёт настроение и прямым текстом доказывает Сашины симпатии к Дэвиду Боуи.

Мне никогда не был близок Дэвид Боуи. Его музыка не совпадала с моим эмоциональным фоном, а его альбомы я считал надуманными и немелодичными. Сам же он мне казался кичливым попсарём. Но послушав его последний альбом Blackstar и посмотрев его предсмертные клипы, я был ошарашен и по-мальчишески влюбился в него. Настолько он был настоящим и пронзительным. Оказалось, что всё это время он не притворялся. После этого альбома, который он писал, уже точно зная, что скоро умрёт от рака, я сумел должным образом оценить всё, что он делал ранее.

Давно не было письма от Германа, зато я видел его сегодня в передаче на «Фонтанке» в гостях у прекрасной супруги Валеры[8]. Ну как видел… Оля поблагодарила Германа за то, что тот пришёл к ней на программу и помог посмотреть на ситуацию с другого ракурса, и всё закончилось. Также периодически читаю посты Германа на Фейсбуке и всякий раз печалюсь, что эти тексты отправляются в социальную сеть, а не к нам в «карантинник».

10.04.2020

Павел Крусанов:

В одном из своих эссе Саша Секацкий[9] пишет, что, мол, уничтожить произведение искусства можно двумя способами: или стереть его с лица земли (из памяти), или растиражировать. Поначалу это соображение показалось мне весьма спорным в своей второй части (первая не обсуждается). Действительно, что касается архитектуры или пластических искусств – тут грех не согласиться. Кому понравится город, составленный из одинаковых зданий, пусть даже здания эти – парфенон на парфеноне и парфеноном подпираются (Брунеллески на Брунеллески и Перуцци на Перуцци). И на фронтонах у них одно и то же – Пракситель, Фидий или Донателло под копирку. В таких обстоятельствах наши чувства притупляются – соль и сахар