Кровь и Вино. Любимая женщина вампиров - Кира Евгеневна Полынь

старалась придумать хоть что-то, что поможет мне покинуть столицу незамеченной.

Вариант с кораблем действительно потерпел крушение. Покупать билет на свое имя — глупо и бессмысленно, словно я безрассудно решила устроить себе каникулы перед неминуемой свадьбой, которая точно состоится, как только меня вернут домой. А уговорить кого-нибудь приобрести для меня заветный пропуск так же ненадежно, как и нанимать возницу: лишние свидетели всегда увеличивают риски оказаться пойманным. И ни одна девушка из моего окружения не утерпит, проявляя любопытство и задавая вопросы, на которые я не смогу дать ответ, тем самым пробуждая небеспочвенные домыслы.

Возможность уйти пешком аналогично выглядела нежизнеспособной. Если бежать ночью, то к утру я доберусь только до границ Солнечной Долины, где так же вызову подозрения на постах. А если идти незнакомыми путями, то вероятность заблудиться слишком велика. Я бы даже сказала, гарантирована.

Все сходилось к тому, что мой единственный шанс на побег — два чужака, вампира, которые сами предложили мне помощь и приют на первое время, без страха готовые вывезти меня за пределы Солнечной Долины.

Но эти слова…

«Мы предлагаем тебе себя — сразу двоих».

Это… немыслимо! Невозможно!

Представив на секундочку, как это могло бы быть, невольно закусила губу, почувствовав, как задрожали ресницы. В груди появилось странное жжение, а горло стянуло тугой петлей, делая каждый вдох драгоценным.

Ох…

Картинка, представшая перед глазами, рожденная бурной фантазией, была такой яркой и… подробной, что колени дрогнули, угрожая уронить меня на землю.

Красивые тела, переплетенные изгибами в постели, двигались и пульсировали в завораживающем танце. Неяркий свет бил в окна, освещая измятую постель со сползшим покрывалом и тремя парами ног, виднеющихся у края — две мужских и одна женская.

Гвендалин давно рассказала мне, в чем заключается жизнь супругов за закрытыми дверями. Честно признаться, я никогда не испытывала брезгливости, уверенная в том, что близость — это личное между мужчиной и женщиной. Но этот образ, слегка измененный в силу прозвучавшего предложения, значительно отличался от всего прочего.

Стало жарко.

И это меня Генри назвал фригидной?!

Знал бы он, о чем я сейчас думаю, — челюсть бы не успел подобрать от удивления!

Домой я вернулась так же тихо, как и ушла. Родителей все еще не было дома, и расслабившиеся слуги, закончив все свои дела, разбрелись по комнатам, не преграждая мне путь.

Но стоило только успокоиться, на время отметая черные мысли и порочные картинки, как в спальню постучалась Гвенди, юрко просовывая голову в проем дверей.

— Милая, родители зовут тебя. Они в гостиной.

— Зачем?

— А мне почем знать? — привычно ответила она, утаивая свою осведомленность о делах всех живущих под этой крышей. — Настроение у них хорошее, может, хотят поделиться причинами?

Это и пугало.

Зная, что наши понятия о приятных новостях сильно разнятся, я не торопясь спустилась, вежливо постучав, прежде чем войти.

— Аврора! — заметив меня в пороге, мама, широко улыбаясь, указала на место перед собой, приглашая меня присоединиться. — Садись скорее! Нам с отцом есть о чем тебе рассказать!

Опасливо опустившись на обтянутые бархатом диванные подушки, напряженно уставилась на родителей, которые проказливо переглядывались, словно споря, кто первый начнет говорить.

И, судя по всему, победил отец:

— Аврора, мы с матерью посовещались и поняли, — дав мне опрометчивую надежду, начал он, — что не подарили тебе достойный подарок в честь помолвки! И сегодня мы исправились, дорогая, — уничтожив мое настроение одной фразой, отец выложил на столик тонкую стопку бумаг. — Вот, это наш с матерью подарок для тебя и Генри.

— Что это?

— Бумаги на дом, — торжественно замирая, сказала мама, нетерпеливо смыкая губы.

— Бывший дом семьи Франкфурд. С того момента, как они уехали в Дождливое Ущелье, особняк пустовал. Мы решили, что для вашего с Генри гнездышка он станет замечательным местом.

— Ну, ты рада?

— Ура-а-а, — фальшиво улыбаясь, протянула я.

Но, как оказалось, моим родителям этого хватило, чтобы принять мои широко распахнутые от ужаса глаза за чистую монету. Они трогательно взялись за руки и еще раз переглянулись, чтобы уничтожить меня окончательно.

— Дело в том, что мы купили этот дом уже давно, еще в день вашего знакомства, и…

— И-и?.. — печально протянула я, не представляя, что услышу.

— И вы можете въехать в него уже завтра! — Мама радостно сжала пальцы в папиной ладони. — Рабочие все отремонтировали, мебель привезли несколько дней назад, и единственное чего не хватает этому дому, чтобы жить, — вас!

Стоило только представить, что уже завтра мне придется остаться с Генри наедине под одной крышей, и лицо моментально поплыло, разбивая кривую улыбку и превращая ее в унылую гримасу, неспособную скрыть ни единой мысли.

— Аврора, что с лицом? — Удивленно вскинув брови, словно и вправду ничего не понимая, спросила женщина. — Ты не рада? Не хочешь поблагодарить нас?

— Благодарю, — просипела я. — Но вам не кажется, что съезжаться до свадьбы несколько… неприлично?

— Ерунда! О вас с Генри знает уже вся столица! Даже его величество благословил этот брак! — вспыхнула она, меняясь в лице.

Мама определенно не торопилась делиться с отцом деталями нашего разговора, произошедшего по дороге к поместью Ханэм, и явно утаивала от него мое мнение по поводу свадьбы. Скорее всего, прилюдная выходка Генри в саду также осталась неосвещенной для родителя, который ни секунды не сомневался в грандиозности своего плана.

— Я согласен с Камил, — поцеловав женские пальцы, лежащие в своей ладони, ответил он. — Я уверен. Вам и самим наверняка не терпится как можно скорее оказаться наедине…

— Чушь…

Губы сами выдохнули это слово в воздух, резко разрывая пелену лжи и обмана между нами.

Если моим холодным взглядам, откровенной дистанции с Генри и молчанию они еще могли сопротивляться, объясняя тем, что вслух протест не высказан, то теперь это было не так.

— Аврора…

— Отец, я не хочу. Генри ужасен. Он пьяница и изменщик, грубиян и тиран. Если тебе хотя бы немного есть дело до моих чувств — отмени помолвку, пока не поздно. Я лично принесу извинения его семье, но связать с ним жизнь — просто немыслимо! Худшего мужа и представить нельзя!

Мужчина помрачнел, его кожа вмиг посерела, а нос заострился из-за крепко сжатых челюстей. Темные глаза сверлили меня тяжелым взглядом, пока мама, словно невинная и искренне ошеломленная, прижимала ладони к губам, пряча за ними открытый от удивления рот.

— Прошу, отец… Не допусти этого.

Тишина становилась просто невыносимой. Она тяжелым грузом давила на плечи, а отцовский взор сверлил во мне дыру, угрожая сварить заживо своей строгостью.

Наконец, поднявшись, мужчина собрал со стола бумаги на дом