Пропавшая дочь - Адам Нэвилл

От этих перемещений он чувствовал себя еще слабее. В тот день было тридцать семь градусов, а ночью лишь чуть прохладнее. В Кенте – пекло: сорок один градус, даже выше, чем прогнозировалось. На следующий день в Девоне будет под сорок. В течение трех месяцев самая низкая зафиксированная температура была тридцать четыре градуса. Куда ни сунься, везде жарко.

Из-за дешевизны кондиционер в номере не ставили. Он потреблял слишком много электроэнергии, и та слишком дорого стоила для дышащей на ладан сети отелей. Поэтому Отец экономил силы, как район экономил воду и электричество. Пока не достроят три новых атомных электростанции, весь юго-запад будет потеть и проводить больше времени в темноте. Как поговаривали местные, они получают поздно всё – кроме беженцев. Люди должны были уже привыкнуть к задержкам и отключениям электричества, но продолжали внимательно следить за ходом строительства, как если бы готовность реакторов можно было достигнуть одной лишь силой желания. Они уже знали, что надолго электричество не отключают. Не только темнота вызывала у них страх, но и то, что она делает с другими людьми, и с ними тоже.

Весь вечер Отец как одержимый проверял счетчик воды в ванной, наполняя банки из крана с холодной водой. В полночь он принял еще один холодный душ, поставив таймер на одну минуту. Выйдя из душа, не стал вытираться. Лег на кровать, подложив под себя полотенце. Единственное в номере окно было открыто, на улице стояла тишина. Ни ветерка. Свет Отец не включал – так казалось, что в номере прохладнее. Он чувствовал запах моря.

Чтобы отвлечься от дурных мыслей и жары, Отец стал искать местные новости. Нашел национальные. Все доступные каналы переключились с лихорадки реки Габон, которая бушевала на кораблях с беженцами, дрейфующих у побережья Италии, и нового гонконгского вируса на главную летнюю тему: лесные пожары. В темноте номера замерцали кадры с пожарами в Испании, Португалии и Франции, снятые с максимально возможного расстояния, а также с воздуха – над Средиземноморьем черным облаком висел дым. Бегущие в нижней части экрана субтитры сообщали зрителям, что без вести пропало еще несколько пожарных, только в Испании – уже пятьдесят человек.

Отец переключился на другой канал, затем на следующий, но везде мелькали одни и те же кадры, отбрасывающие свет на темные стены и потолок. На огромном складе с серыми стенами лежали длинные ряды черных резиновых мешков. Между ними ходили люди в масках, словно ученые, ждущие, что из этих темных коконов появятся бабочки. Судя по титрам, это происходило в Париже.

Тем летом один эксперт назвал тепловой удар «климатическим холокостом». Как и все плохое, фразу быстро подхватили. Когда две недели назад Отец возвращался в Девон, он проезжал ночью мимо рефрижераторов, везущих по трассе М5 груз из торбейской больницы в импровизированные морги под Тонтоном. Для этих целей теперь использовались здания аэропорта. Очень многие приезжали на побережье, чтобы уйти на покой, но уходили из жизни раньше, чем ожидали. После трех месяцев такой жары интернаты почти опустели – по крайней мере, психиатрические лечебницы, испытывающие финансовые трудности. В лагерях беженцев кондиционеры тоже отсутствовали, и жара там косила пожилых.

Так было уже каждое второе лето.

Отец давно понял, что нет ничего хуже старости. Но все же он хотел стареть и хотел, чтобы, когда придет его время, дочь была рядом и держала его на руках, как ребенка.

Отец включил звук.

В сообщениях упоминалось количество погибших по всей Европе – триста тысяч человек. И это число росло вместе с ртутной полоской градусника. Старики, беженцы, бездомные. Все как обычно. Летние рекорды двадцать девятого и тридцать третьего года были побиты. Теперь число жертв приближалось к уровню сорок седьмого. Европейское лето поставило перед собой новую задачу: как долго оно сможет душить людей и сколько жизней сможет унести.

За три месяца жары и засухи потери урожая оценивались в тридцать два миллиарда евро. Выбросы углерода в атмосферу снова подскочили, вызвав стресс растительности. Растения выбрасывали то, что должны были впитывать. Каждое второе лето затягивалась, мешая дышать, еще одна петля. Иногда, когда Отец испытывал трудности с дыханием, ему казалось, что он чувствует, как засохшие, истощенные деревья выпускают свои последние газы, как будто это был их предсмертный вздох.

Дальше последовали кадры речных русел. От них он почувствовал себя еще хуже, чем от вида огня, ревущего в кронах деревьев. Бурые ручейки в потрескавшейся грязи: Рейн, По, Луара. Количество осадков сократилось на десять процентов, а в истощенных озерах цвели ядовитые водоросли. Отец попытался представить, как выглядят эти водоросли, но не нашел в себе сил. Людям было велено не пить воду из таких озер и не искать в них спасение от жары.

Белый дым над лесом в Германии. Теперь и там тоже. Под клубами дыма тлели красные угли. Деревья напомнили Отцу высоких, худых людей, от паники утративших способность двигаться. От этих кадров словно стало еще труднее дышать, и Отцу показалось, что он снова чувствует запах дыма.

На юге Европы территория размером с Данию уже превратилась в золу и угли. Люди благодарили Бога за отсутствие сильного ветра. Небольшая милость. Пару лет назад в северной Испании лесной массив размером с Люксембург сгорел и задушил дымом Барселону. Отец ненадолго задумался, на что эта подпалина может быть похожа через десять лет, к 2063 году. Черное пятно размером с Францию? Никто не вынес бы таких мыслей. Почти в любой беседе никто ничего не предполагал, не выносил оценок.

Далее последовали кадры оползня, снятые с воздуха. Горы в Швейцарии разрушались. Скорость таяния ледников также установила новые рекорды.

Когда новости переместились в Северную Африку, Отец переключил канал. Никто не смог бы смотреть на Африку и не представлять следующими в очереди себя. Он переключил еще два канала и подождал, когда после международных новостей начнут передавать местные.

Ранее в тот же день непрочное объединение британских националистов, «Движение», провело крупный митинг, за которым последовал вялый, изнуренный жарой марш по Торки. В тот день Отец слышал их издали: бой барабанов, приглушенное скандирование, странное дребезжащее бормотание в микрофон.

На следующий день «Движение» планировало пройти по Пейнтону. При всей решимости из-за такой жары их ход может и замедлиться. Хотя в том районе и будет больше народа, чем обычно, и вдоль побережья вокруг лагерей беженцев станут собираться доступные полицейские силы, потея и теряя вместе с потом драгоценную жидкость.

Жара не выпускала людей из домов. И это хорошо, поскольку тот, кому Отец готовился нанести визит, наверняка, как и Роберт Ист, будет дома. Пойдет он очень рано, когда будет чуть прохладнее.

Отец выключил телевизор и посмотрел на открытое окно: черный квадрат жаркой ночи. В качестве меры предосторожности опустил жалюзи. Незваный гость заденет их, и шум разбудит его.

Мысли стали тягучими. Бутылка рома была пуста. Он не собирался выпивать ее за один присест. Раньше одной бутылки ему хватало на три вечера. Полусонный, пьяный, бросаемый то в жар, то в холод, Отец больше грезил, чем думал. Он все ждал и ждал, когда позвонит Скарлетт.