Белые раджи - Габриэль Витткоп

— Я прошу вас остаться во имя тех дружеских чувств, которые к вам питаю.

Джеймс любезно поблагодарил за эти чувства, хотя в глубине души и сомневался в них.

— Останьтесь. Я передам вам управление и коммерческую разработку Саравака и Синиавана.

Ни один джентльмен не принял бы условий, продиктованных шатким положением, к тому же Джеймс был достаточно благоразумен и решил, что заключенный в такую годину договор вряд ли будет окончательно утвержден. В тот же день он начал готовиться к отплытию «Роялиста». Судно слишком долго стояло на якоре, а сам он слишком долго гонялся за химерами.

На следующий день Джеймс увидел, как к нему подплывает богато разукрашенная и убранная, не сопровождаемая охраной праху. Молодой малаец на палубе явно собирался пристать к «Роялисту». Он был очень невысок, носил элегантную, слегка старомодную европейскую одежду, а его круглую голову венчал цилиндр с Олд-Бонд-стрит, как бы разрезая темным околышем неправильные черты лица. Джеймс сразу понял, кто это. Он слышал о Бедруддине, одном из тринадцати братьев раджи муды - человеке умном, учтивом и не пренебрегавшем вином. Говорили, что он особенно восприимчив к влиянию иноземной цивилизации и мечтает о дружбе с каким-нибудь просвещенным европейцем, способным помочь ему стать выдающимся монархом. Ведь он, разумеется, тоже рассчитывал однажды взойти на престол. Поскольку о визите никто не объявлял, очевидно, он был неофициальным, поэтому Джеймс принял пенгирана запросто, и тот поздоровался с ним так, словно они встречались накануне на Стрэнде. Вероятно, из некоторой предрасположенности к неожиданностям, Джеймс всегда держал про запас несколько бутылок шампанского. Они устроились в гостиной с панелями из розового дерева - один из немногих предметов роскоши на борту шхуны. Бедруддин говорил на мягком, слегка академичном английском с немного раскатистым «р», так что услуги Уильямсона оказались излишними.

— Не желая оказывать на вас ни малейшего морального давления, я все же признаюсь, мистер Брук, что вы - наш последний козырь. Если вы уедете, - на что имеете полное право, - мятежники захватят весь Саравак и даже Бруней, султанат падет, и начнется всеобщая резня - наступит хаос, который вскоре сыграет на руку пиратам.

— Мне кажется, вы переоцениваете мое влияние.

— Не думаю. Позвольте вам напомнить, что вы представляете здесь империю, целый мир. Одно ваше появление равносильно появлению штандарта. Мятежники устрашатся.

— Этого слишком мало, и я не могу ограничить этим свою ответственность, если мне не доверят командование.

— Вам его доверят.

— Остается узнать, ответит ли войско достаточной преданностью.

Похоже, это задело Бедруддина. Вначале он промолчал и, чтобы выиграть время, вытер носовым платком губы.

— Вы имеете в виду его повиновение - или неповиновение - Макоте?

В ответ Джеймс лишь взглянул поверх своего бокала с шампанским.

— Такие вещи нельзя сравнивать, мистер Брук. Макота занимает в умах людей совсем иное место.

— Ясно. Вы согласитесь быть моим посредником?

— Для меня нет ничего приятнее, - сказал пенгиран и сердечно протянул жесткую, будто кость, ладошку.

Затем он говорил долго и пространно. Речи принца помогли Джеймсу представить себе этот мир в целом, тогда как раньше он догадывался лишь о частностях, - представить себе брунейский двор, где велась жестокая барочная политика выживания, основанная на интригах и отравлениях; вообразить место, чье санскритское название означало «созданный морями», - некогда оно и впрямь напоминало громадную, тяжелую и блестящую жемчужину. Ведь после того, как первый султан породнился с принцессой Джохора, Бруней обрел могущество и сыграл в распространении ислама такую решающую роль, что встревожились даже филиппинские испанцы. Прославившийся своими пушками Бруней сумел отразить атаки всевозможных захватчиков. Эта маленькая страна в ту пору была богатой, вывозила перец, саго, золото, олово и, главное, оружие. Однако в XVIII веке жемчужина потускнела, став матовой и болезненной. Бруней, давший название всему острову в искаженной форме «Борнео», превратился теперь в клоаку, где порочный круг причин и следствий замыкался пиратством и экономической разрухой.

— А мой дядя... Ну, вы же в курсе? - Добавил Бедруддин, с беспомощным сожалением слегка взмахнув рукой.

Джеймс вежливо вздохнул. О состоянии султана и впрямь знали все.

Джеймс принял командование войсками в Синиаване. Ему помогали Бедруддин, офицеры экипажа «Роялиста» и иланунский вождь Си Тундо. Макота находился там же, и, почувствовав, что его влияние под угрозой, поспешно отозвал Бедруддина: дескать, принцу крови негоже рисковать своей жизнью. Джеймса Брука эта мера встревожила.

Стычка была неизбежна, так как приходилось защищать построенный в последнюю очередь малый форт, ведь перед этим войска продвигались к вражеской крепости Белида, перемещая возводившиеся с необычайной скоростью укрепления. Все они сооружались по единому образцу: сначала раскорчевывали джунгли, вбивали квадратом сваи и возводили внутри дозорный путь с невысокими сторожевыми вышками по четырем углам. Центральная площадка отводилась для китайского гарнизона, а даякские воины занимали охраняемые рогатками скаты у свай. Эта система обороны была присуща самбасским китайцам, а малайцы привнесли от себя ранджоу - вонзенные в землю бамбуковые копья, которыми они протыкали ступни нападающих.

Посредственный тактик Джеймс прибег к чересчур традиционной, но всегда эффективной военной хитрости: он выманил врага из укреплений, а потом захватил его врасплох. Бедруддин оказался прав: мятежники восприняли появление Джеймса и его соратников как стихийное бедствие.

Новости разносились быстро и уже через несколько часов достигали самых отдаленных областей, охваченных восстанием. Все пришли в огромное возбуждение, и отдельные клеточки большого повстанческого грибка начали разлагаться. Казалось, все кругом вот-вот уйдет под землю. Отряды разбегались, а мятежники впадали в оцепенение.

Через несколько дней после стычки, прислонившись спиной к стене форта и чаевничая со своими ближайшими помощниками, Джеймс подытожил:

— Мы даже не пролили ни капли крови......

— Почти не пролили, - уточнил толстый и вечно растерянный хирург-датчанин по фамилии Вестерманн.

— Хоть это и неправдоподобно, наша эффектная вылазка из Синиавана положила конец войне, длившейся больше четырех лет. Словом... я надеюсь, что с войной действительно покончено...

В этом он уверен не был и знал лишь, что если речь и не шла о территориальной победе, по крайней мере, это стало символическим событием для страны, где символы обладают иным значением, нежели на Западе.

Уильямсон молчал, сосредоточенно срывая плоды с душистого хлебного дерева. Он думал, что, хотя восстание временно подавлено, за ним последует множество других или, скорее всего, оно будет беспрестанно почковаться, подобно бессмертной гидре.