Латвия моей судьбы - Светлана Владимировна Ильичёва

видела весёлого собеседника, не терпящего натянутости в разговоре даже с малознакомыми людьми. Светились улыбкой его добрые глаза с проникновенным пристальным взглядом. Только марлевая маска на пол-лица и белый халат не давали забыть о готовности номер один. Вот-вот его позовут. Под натиском неизбежности этого «вот-вот» хотелось успеть услышать как можно больше, ведь каждая следующая встреча никогда не похожа на предыдущую.

Видя, как я опешила от его шутливого предложения, профессор продолжил разговор:

— Тогда в Лозанне тоже едва уговорил своих коллег отодвинуть машину от автобуса. Они оцепенели от неожиданности. В Лозанне, когда ехали в автобусе с международной конференции по проблемам лечения злокачественного зоба, попали в аварию. На автобус наскочила легковая машина, и два её пассажира — муж и жена — получили травмы.

Я представила себе подвижную худощавую фигуру Эзериетиса, метнувшегося из автобуса к машине, его чуткие пальцы, ощупывающие бесчувственные тела. И его отрешённость от всего в мире, кроме дела, которым занят в настоящий момент.

— Быстрее приехала жандармерия, чем скорая помощь. Правда, перед отъездом из Швейцарии нам сообщили, что оба живы.

Эвалд Теодорович встаёт, чтобы уйти. Там уже дали наркоз очередному его пациенту. Предстоит удалить часть щитовидной железы. Уходя, профессор замечает, конечно, не в обиду сильному полу, что оперировать мужчину в двадцать раз рискованней, чем женщину. Хотя статистика в его клинике может утешить кого угодно: тысяча пятьсот операций по поводу зоба, и ни одного печального исхода.

Через окно под потолком операционной хорошо видно поле хирургического действа. Как ни жду, всё равно Эзериетис появляется средь этого действа внезапно, вдруг; высокий, быстрый. Ловко надевает стерильный халат, заботливо поданный медсестрой, также ловко окунает в перчатки смазанные тальком пальцы и до секунды выверенными точными движениями вдохновенно приступает к операции.

Проходит, исчезает куда-то мой страх перед операционной. Остаётся сосредоточенное осмысление происходящего, в котором человек с удивительными руками делает чудо исцеления. Отмечаю даже момент, когда медсестра подаёт профессору нитки. Сейчас перевязывается верхняя щитовидная артерия. А вот сейчас он делает самое главное. По его методике ассистенты зашьют только часть раны и оставят дренаж. Доказано, именно это снижает риск осложнений, способствует быстрому заживлению. Это ещё один штрих в огромном опыте по лечению зобной болезни, накопленному во 2-й хирургической клинике ещё при академике Павле Ивановиче Страдыне.

Страдынь оставил своему ученику Эзериетису не только клинику с прекрасно налаженной хирургией средостении, органов брюшной полости, лёгких, пищевода, с урологическим и онкологическим отделениями. Будучи не только одним из ведущих хирургов-клиницистов СССР, но и пионером противораковой борьбы в Латвии. Страдынь оставил своему ученику, как и многим другим, многообразные устремления и интересы, всей своей деятельностью доказав реальность принципов подхода к сложнейшим операциям.

Один из этих принципов — тщательная подготовка, изучение опыта, практики мировой медицины, освоение существующих методик, привнесение дополнений, и только потом — сама операция, основанная на минимальном риске. Это отличало Страдыня как хирурга-клинициста и, во-вторых, характеризовало его как представителя крупной петербуржской хирургической школы профессора С.П.Фёдорова, гармонично сочетавшего обширный практический опыт со строго научным подходом к больному, с тонким пониманием патологических процессов.

Когда Страдынь сказал Эзериетису, что надо ехать в Москву к профессору Бакулеву за опытом, Эвалд Теодорович ни на секунду не усомнился в необходимости этой поездки. Он давно чувствовал: вот-вот Страдынь её предложит. Ведь Александр Николаевич Бакулев был из тех, кто успешно прокладывал дорогу новым разделам хирургии. Ещё в 1948 году он сделал первую в СССР операцию на сердце с врождённым пороком, и за ним последовали многие другие хирурги. В том числе его ученик профессор Евгений Николаевич Мешалкин.

— У Мешалкина была такая тактика: он оперировал сам и давал нам самостоятельные операции, — вспоминает теперь Эзериетис. А тогда он вернулся в Ригу после четырёхмесячного отсутствия с твёрдым осознанием того, что операции на сердце и магистральных сосудах вполне осуществимы и в клинике Страдыня. Учитель встретил его внешне спокойно, удовлетворённо глядя из-под очков, когда Эвалд Теодорович в деталях рассказывал ему о методике Мешалкина при операциях «синих» пороков. Возможно, в глубине души академику и самому хотелось сделать сердечнососудистую операцию, но Павел Иванович промолчал: после первого инсульта у него дрожали руки. 30 марта 1958 года впервые в Латвии Эзериетис сделал операцию по поводу митрального стеноза сердца. Рядом, за другим столом, работал Мешалкин, тогда часто наезжавший в Ригу, чтобы поделиться опытом с латвийскими коллегами. Можно себе представить, как увлечённо работал тогда Эвалд Теодорович, как прекрасны были его уверенные смелые руки и с каким сознанием завершённости очередного этапа поисков он выходил из операционной, забыв о нескольких месяцах тщательной подготовки и своей, и ассистентов, и всей экипировки такой серьёзной операции: специальной аппаратуры, комплекта инструментов. Но усталости не было.

За той первой последовали одна за другой ещё сорок операций больных пороком сердца. Он хорошо усвоил заветы своего учителя, унаследовав заинтересованность сразу в нескольких областях хирургии и неуёмное желание хорошо держать скальпель, потому что наука без практики… Что может значить такая наука?

У больных, перенесших инфаркт миокарда, часто развивается осложнение — стенка сердца расширяется, вытягивается, образуя своего рода мешочек, так называемую аневризму. Кровь вместо того, чтобы поступать при сокращениях сердца в аорту, устремляется в образовавшуюся аневризму. На дне её скапливаются сгустки крови, которые могут попасть в общий кровоток и закупорить сосуды. Докторская диссертация, уже давно защищённая профессором, отразила практику хирургических будней. В ней учёный показал свою методику оперирования различных форм аневризм сердца, создав оригинальный способ наложения швов, надёжно предупреждающий кровопотери.

За годы, прошедшие уже без Страдыня, Эзериетис углубил работы по онкологии, зобным болезням, пластике пищевода, опубликовав по этим разделам более восьмидесяти научных трудов. А вместе с ним, руководителем клиники, выросли и другие питомцы страдыневской школы. Недавно, когда мы встретились уже в медицинском институте на исходе изнуряюще жаркого июльского дня, Эвалд Теодорович только что приехал из клиники, сделав три операции подряд. Естественное человеческое сочувствие подсказало первые слова:

— Вы устали, профессор?

— Что вы! — искренне удивился он. — Только не усталость!

Случаются дни, когда в клинике бывает по двадцать — двадцать пять операций, и приходится по нескольку раз менять перчатки и халат, чтобы помочь коллегам в иных сложных случаях. Однажды хирург железнодорожной больницы почти полчаса зажимал пальцами большой кровеносный сосуд своего пациента, ожидая профессора. Эвалд Теодорович заканчивал у себя в клинике операцию, когда его срочно вызвали на помощь. Он не успел даже переодеться. Ночью он не вздрагивает от внезапных телефонных звонков: где-то в нём живёт подсознательное ожидание их неизбежности. И очень часто он