Не хочу быть полководцем - Валерий Елманов

– Менять будем? – деловито поинтересовался Кулема.

– Погоди, – поморщился сидящий напротив меня.

Я внимательно вгляделся в лицо, неожиданно показавшееся мне знакомым, и чуть не ахнул. Что за черт?! Остроносый?! Тут?! Брр! Поморгал глазами и вздохнул с облегчением – ошибся. По форме носик у сидящего и впрямь был схож, вот и померещилось. Зато во всем остальном никакого сходства – и глазки поменьше, и мешки под глазами, и в бороде уже седина, хотя на вид мужику не больше сорока лет.

– Устал я ныне, – пояснил тот. – Вовсе умаялся. А потому ныне обойдемся сводом[5].

– Так что ж, что устал, не тебе ж их менять-то? – удивился Кулема.

– А при своде доносчику – первый кнут, – терпеливо пояснил сидящий напротив меня. – Так что пущай повисит. Авось ума и прибавится.

– От дыбы-то? – усомнился Кулема.

– От нее, родимой, от нее, – кивнул сидящий. – А ты, Ярема, дай-кась тому водицы испить, а то больно жарко здесь стало, – распорядился он, кивнув на Петряя.

«Еще бы не жарко. Развели костров для углей – хоть снимай рубаху да парься», – подумал я и вытер выступивший на лбу пот.

– Я, конечно, многое уже ведаю, – негромко произнес сидящий. – Яко ты обманом в сей терем вошел – не вопрошаю, ибо обсказали уже. Про сговор ваш тоже известно. И откель у тебя такая справная одежда в сундуке, ведаю, тако же и у кого ты оную отнял. Потому осталось выпытать одно – кто ты сам таков? Чьих бояр холоп? Когда от них убег? Али ты сам из сынов боярских? Так как, сам ответишь али подсобить?

– Сам, – кивнул я. – Родом я из Рима, а прозываюсь князем Константино Монтекки. Здесь, на Руси, я по торговым делам. Одежу… – И остановился, опешив и растерянно глядя на странную реакцию сидящего, который не просто хихикал или смеялся – закатывался от хохота.

Кое-как успокоившись, на что ушла минута, не меньше, и вытерев выступившие слезы, он ехидно заметил:

– Не знаешь песни, так и не затягивай. А я, стало быть, с Угорщины[6], и звать меня не Никита Данилович, а какой-нибудь Иоганн.

– Иоганн – имя немецкое, – вежливо поправил я. – А на Угорщине чаще встречаются Ян и… – Как назло, на ум ничего не приходило. – И другие имена, – вывернулся я.

– Слыхал звон, да не ведает, где он, – сочувственно вздохнул Никита Данилович и пояснил: – Ян – то у ляхов. Эх ты, фрязин недоделанный. Думал бы допрежь того, как говорить. Не по себе дерева не руби. – И, глядя на меня, задумчиво протянул: – Плетей, что ли, ввалить?

– Не надо плетей, – возразил я. – А сказанное мною может подтвердить Пров Титыч, с которым мы вместе ехали до Костромы.

– Это я ведаю, – кивнул Никита Данилович. – И то, что ты в пути купчишку одного обобрал, тоже ведаю. Обсказали уже. И как ты сюда под его видом пробрался, донесли. Жалость какая – не удалось вам его пришибить до смерти, недосмотрели.

Я вытаращил на него глаза, недоуменно пролепетав:

– Кого не пришибли?

– Купца иноземного, – терпеливо повторил Никита Данилович и участливо посоветовал: – Надо было вам поначалу в ларец его заглянуть да грамотку оттуда извлечь, а уж потом за другое лихое дело браться. Что ж вы так-то?

Кто может выступать в роли этого купца, я догадался, равно как и о причине этого – не успел сбежать. Оставался пустячок – доказать, что я это я, а он это он. Только как?

– А свод с купцом этим можно? – попросил я, хотя, честно говоря, и сам толком не понимал, зачем он мне.

– Он еще вчерась поутру в дорогу засобирался. К тому ж сказывал, что в зенки твои поганые глядеть уж больно для него отвратно, а потому просил ослобонить его от такого. Да и недосуг ему. Он и так уже, доброе дело делаючи, пострадал чрез вас.

– Какое еще доброе дело?! – возмутился я.

– А то не твоего ума, – сердито отрезал Никита Данилович. – То одних Годуновых касаемо.

– Не моего ума… – протянул я, напряженно размышляя, откуда мне знакомо имя и отчество средневекового следователя, и вдруг меня осенило.

Ну точно. Ведь Аксинья Васильевна получила вечером весточку, что к ее болезному супругу уже выехал Никита Данилович вместе с сыном Степаном. Значит, передо мной сидит Годунов. Если бы моя голова не была занята поисками скорейшего выхода из недоразумения, в которое я угодил, то я бы догадался об этом гораздо раньше, еще когда он сам в начале разговора назвал себя, но… Что ж, теперь моя задача оправдаться облегчается. Тогда все просто как дважды два.

– А доброе дело – это то, что он мальчишку вез? – уточнил я. – Так ведь это я его вез. И Пров Титыч подтвердить может.

– Хитер ты. – Никита Данилович восхищенно покрутил головой. – Я тут уж три года губным старостой, а таких вертких татей не встречал. Сразу видать, не из простых будешь. Не иначе как и впрямь сынок боярский. Тока вот умных людей провести надобно поболе ума, чем у тебя. Как ни вертись, а все не упомнишь, вот и даешь ты промашку за промашкой. То на именах угорских, теперь вот на купце.

– Какую еще промашку? – не понял я.

– Ну как же, – усмехнулся Никита Данилович. – Ведь ежели бы ты и впрямь ехал с ним бок о бок, яко равный, нешто стал бы его с «вичем»[7]называть. Да нипочем. Он для тебя Пров Титов был бы. Ну а коль к нему нанялся – дело иное. Знамо, к хозяину надобно подходить со всем одолжением. Ну а тут по привычке и ляпнул.

«Вот тебе и еще один прокол, – мрачно подумал я. – И самое обидное, что ведь знал, как надо называть купца, прекрасно знал, просто решил, что тебе так удобнее, потому что привычнее. Ну и купцу приятно – он же весь цвел, когда ты его так называл. А теперь тебе твои привычки выйдут боком, и поделом. Нет чтоб как все люди…»

– И купчишку оного ты потому на свод просишь, что ведаешь – никто за-ради поганого татя за Провом Титовым на Сухону посылать не станет, – констатировал Никита Данилович. – А назвался ты ему при найме Васяткой Петровым, да мыслю я, и тут у тебя утайка. Но ничего, сведаем имечко доподлинное, – угрожающе пообещал он. – Ныне, можа, и промолчишь, вытерпишь, а к завтрему непременно поведаешь. Каков дядя до людей, таково и ему от людей, а что покушаешь, тем и отрыгнется.

– Свод с ним устроил бы и сразу увидел, что он ни одного языка не знает, – твердо заявил я, хотя на душе скребли кошки.

Еще бы. Если у этого губного старосты найдется хоть один человечек, который шпрехает по-английски, то дело закончится тем, что он уличит в незнании нас обоих. На этом все и закончится. Конец фильма под названием «Жизнь». Моя жизнь.