Калигула - Саймон Терни

Около меня и сестер вдруг оказался Калигула, он раскинул над нами руки, словно желая защитить нас троих от этого человека. И по сей день я уверена, что в тот миг он готов был пойти на меч преторианцев, лишь бы спасти нас. Но не мы были нужны преторианцу.

– Госпожа, Сеян обладает властью императора во всех делах, – свинцовым тоном заявил преторианец. – Ты исполнишь приказ и пойдешь с нами по доброй воле, вместе со своим сыном Нероном, или нам придется применить силу. Это будет недостойно и очень неприятно для всех нас. Я призываю тебя подчиниться.

И вновь мать, исполненная благородного величия, открыла рот, чтобы возразить ему, но рядом с ней встал Нерон.

– Спокойно, мама. – Он обратился к преторианцу: – В чем нас обвиняют?

– Вам обоим предъявляются обвинения в многочисленных преступлениях и измене по закону об оскорблении величия.

– Ба! – фыркнул Нерон. – Это же смешно. Последние четыре года я провел на границах империи, сражаясь с врагами императора. Да у меня просто времени не было на измену, не говоря уже о желании ее совершать. А моя мать вообще всю себя посвятила воспитанию детей! Да наш защитник этими обвинениями подотрет пол в базилике.

Преторианец едва заметно прищурил глаза:

– Никакой защиты не будет. Вас обоих приказано доставить в ваш семейный дом на Палатине, где вам предстоит находиться под арестом до тех пор, пока префект не определит меру наказания.

Снова мать хотела ответить, и снова Нерон опередил – он стремился удержать ситуацию под контролем.

– Мама, проявим терпение. Если мы должны оставаться в доме на Палатине, то что ж, это допустимо. У нас будет время подготовиться к слушанию дела в базилике и отослать императору прошение. – Командиру преторианцев он сказал: – Уберите оружие. Мы пойдем с вами добровольно.

Нам, онемевшим от непостижимости происходящего, оставалось только смотреть, как мать и Нерона под конвоем ведут в сердце города. Старший преторианец задержался на мгновение. Его подозрительный взгляд скользнул по пятерым младшим детям: трем девочкам, Калигуле и Друзу.

Из всех несчастий, выпавших на мою долю, тот момент был одним из худших. Я глядела вслед уходящей матери, навсегда запечатлевая в памяти каждую деталь ее образа. Ее поступь, в которой даже при столь сокрушительных обстоятельствах чувствовалась царственная гордость. Ее высоко поднятую голову с аккуратно заколотыми на затылке волнистыми волосами. Простоту ее белой туники под охряной столой, подчеркнутую темно-синей паллой. Ее природное изящество… Набежавшие слезы затуманили мне глаза.

– А нам что теперь делать? – ядовито поинтересовался Друз у преторианца.

– Префект распорядился, чтобы вы были отделены от вашей матери. Вам не позволено посещать семейный дом на Палатине, а вилла за Тибром с этого момента изъята до тех пор, пока не будет принято решение о ее дальнейшей судьбе. Тебе и младшим детям предписано поселиться на вилле госпожи Ливии.

Друз медленно кивнул. По его лицу мы отчетливо видели, что он едва сдерживается, чтобы не ответить преторианцу, но брат понимал, куда приведут любые возражения. А преторианец развернулся и небрежно зашагал по широкому коридору, оставленному в толпе ушедшими солдатами.

– Мы напишем послание Тиберию, – твердо заявил Друз, – и привлечем именитых ораторов и виднейших адвокатов.

– Пользы не будет, – бесцветным тоном отозвался Калигула.

Мы все посмотрели на него, потом туда, куда был направлен его напряженный взор. Мне стало дурно.

Командир преторианцев пересек площадь, а там его поджидал тот самый центурион, который стоял на корабле вместе с нашими братьями. Деньги не переходили из рук в руки, воины обменялись только речами, однако сразу все стало понятно. Пожилой ветеран считается уважаемым гражданином, его показания станут весомым свидетельством в суде. В чем бы он ни обвинил моего старшего брата, каждое его слово станет гвоздем, вбитым в крест, на котором распнут Нерона.

– Подлый предатель! – сплюнул Друз. – Рабирий отирался возле Нерона целых два года.

– А как давно он, по-твоему, работает на Сеяна? – спросил Калигула. – И мать, и наша прабабка предупреждали Нерона, но, похоже, он и не думал об осторожности. Молюсь Минерве, что хотя бы ты, Друз, держал язык за зубами.

Наш средний брат молча смотрел на Калигулу, и глаза его выдавали тревогу, пока он пытался вспомнить все сказанное за два с лишним года в Никополе и всех, кто это мог слышать.

– А мать? – прошептала Агриппина. – Ее-то за что?

Калигула пожал плечами:

– Найти свидетелей из числа прислуги на нашей вилле не составит труда. Слово раба ничего не значит, но при матери ежедневно находились и вольноотпущенники, и горожане. Я предупрежу лишь раз: мы все должны учесть этот урок. Подумайте трижды, прежде чем произнесете хоть слово. Ведь ты, Друз, теперь первый в очереди на императорский трон.

Больше он ничего не сказал, следуя собственному совету. Мы и так знали, что брат имел в виду и почему об этом нельзя говорить вслух. Тем более что Калигула обо всем предупреждал еще год назад, когда император покинул Рим. Теперь Сеян считает преемником себя, и пока Тиберий отдыхает на Капри, империей правит префект. Наши братья преграждают ему путь к трону. Отныне остался один Друз.

– По крайней мере, на вилле прабабушки можно говорить без опаски, – пробормотал Друз. – Там мы и разработаем план. От виллы до города шесть миль. Если бы ее слуги и рабы были доносчиками, то Ливию, с ее-то языком, арестовали бы давным-давно.

– Все не так просто, – опять подал голос младший из братьев. – Арест – дело рук Сеяна, а император по-прежнему всецело доверяет ему. Никакие послания на Капри не помогут ни Нерону, ни матери, а насчет Ливии – ты прекрасно знаешь, какие у нее отношения с императором, повлиять на него она не сможет. Похоже, Сеян или же сам Тиберий складывают в одну корзину все яйца, которые им кажутся плохими.

– Неужели ничего нельзя сделать?! – в отчаянии воскликнул Друз.

– Ничего! – выпалил младший брат.

Внезапность и жар его вспышки напугали всех нас, ведь он так редко снимал маску спокойствия. Но гнев исчез так же быстро, как появился.

– Нет, Друз, – повторил Калигула на этот раз тише. – Сопротивление только ухудшит наше положение.

Я же пока могла думать лишь о том, что матери и Нерона с нами больше нет и не известно, увидим ли мы их еще когда-либо. Но хотя сердце мое едва билось в тисках ледяного страха, я верила в то, что боги, столь щедро одарявшие моего отца любовью, не позволят злодеям расправиться с его ни в чем не повинной семьей.

Но, как известно, боги капризны.

Мы сделали так, как нам было приказано, и перебрались к нашей прабабке, на великолепную виллу к северу от Рима, в зеленой долине Тибра, вдали от его вони и интриг. Жили мы там в странном напряжении. Ливия, несмотря на преклонный возраст, была увлекающимся человеком, интересовалась всем новым, и, соответственно, в ее доме всегда кипела жизнь, а поток именитых и важных гостей не иссякал. О ней ходили пугающие слухи, поговаривали даже – правда, едва слышно, – что роль Ливии при императоре Августе не ограничивалась супружескими обязанностями и она убила людей больше, чем кровавый понос. Но для нас четверых прабабка была щедрой и гостеприимной хозяйкой.