От Апеннин до Анд - Эдмондо де Амичис

постепенно возвращается к больному. Он смотрел на сына всё более пристальным взглядом, со всё возрастающей нежностью и не хотел принимать лекарство из других рук, а только из рук мальчика. Всё чаще пытался он сделать усилие и шевельнуть губами, как будто хотел сказать что-то. Иногда это движение губ было так заметно, что сын, взволнованный радостной надеждой, быстро хватал его за руку и говорил ему почти счастливым голосом:

— Не бойся, не бойся, тата! Ты выздоровеешь, мы уедем, вернёмся домой, к маме… Потерпи только ещё немного.

Было четыре часа дня. Мальчику казалось, что отцу немного лучше, и он говорил ему ласковые слова надежды. Вдруг он услышал шум шагов и чей-то громкий голос, сказавший всего два слова:

— До свидания, сестра!

Голос этот заставил мальчика вскочить на ноги; он хотел крикнуть, но крик замер у него на губах.

В ту же секунду в палату вошёл человек с большим узлом в руках; за ним шла сестра.

Мальчик громко закричал, но, точно пригвождённый, не двинулся с места. Человек обернулся, мгновение смотрел на мальчика и с криком: «Чичильо!» — бросился к нему. Мальчик, задыхаясь от волнения, упал в объятия отца.

Сёстры, сиделки, доктора — все сбежались на крик и остановились в изумлении.

Мальчик не мог выговорить ни слова.

— О, мой Чичильо! — воскликнул отец, целуя и обнимая сына и бросив внимательный взгляд на больного. — Чичильо, сын мой, как же это случилось? Тебя привели к чужой койке! А как я боялся, что с тобой что-нибудь случилось, после того как получил письмо от мамы, в котором она писала, что отправила тебя! Бедный Чичильо! Сколько дней ты здесь? Как могла произойти вся эта путаница? А я, как видишь, легко отделался, крепко стою на ногах! А мама? Что Кончетелла? А маленький? Как все они поживают? Я ухожу, сейчас из больницы. Пойдём со мной. О, бог мой! Кто бы мог подумать, что всё это так произойдёт!

Мальчик с трудом отвечал на вопросы отца.

— Как я рад, как я рад… — бормотал он. — Какие страшные дни я провёл здесь!.. — И он не переставал целовать и обнимать отца.

— Ну, пойдём, — сказал отец. — Сегодня вечером мы будем уже дома. Пойдём! — И он привлёк его к себе.

Мальчик обернулся и посмотрел на больного.

— Ты идёшь… или нет? — спросил с изумлением отец.

Мальчик ещё раз взглянул на больного, который вдруг открыл глаза и пристально посмотрел на него. Тогда из груди мальчика вырвался целый поток слов:

— Нет, тата, подожди… Вот… я не могу. Вот этот старик… Я уже пять дней с ним. Он всё время смотрит на меня. Я думал, это ты. Я любил его. Он смотрит на меня, я даю ему пить… он хочет, чтоб я всегда был около него. Сейчас ему очень плохо. Ты подожди немного… Я не могу, я не знаю… но мне так жаль его! Я завтра приду домой, позволь мне остаться. Нехорошо было бы оставить его одного. Видишь, как он смотрит на меня! Я не знаю, кто он, но он любит меня… Он умрёт один… Позволь мне остаться здесь, тата!

— Молодец, мальчик! — воскликнул доктор.

Отец смущённо смотрел на мальчика, потом посмотрел на больного и спросил:

— Кто он?

— Такой же крестьянин, как вы, — ответил доктор. — Он пришёл издалека и попал в больницу в один день с вами. Его принесли к нам без сознания, и он ничего не мог сказать. Может быть, есть у него где-нибудь далеко семья, дети. Он, должно быть, принимает вашего сына за кого-нибудь из своих детей.

Больной всё время смотрел на мальчика.

Отец сказал Чичильо:

— Оставайся.

— Ему недолго придётся пробыть у нас, — прошептал доктор.

— Оставайся, — повторил отец. — У тебя доброе сердце. А я пойду поскорей домой, чтоб успокоить мать. Вот возьми немного денег. Прощай, мой милый, хороший мальчик! До свидания!

Отец обнял сына, посмотрел на него долгим взглядом, поцеловал в лоб и ушёл.

Мальчик вернулся к постели больного, и больной, казалось, успокоился. Чичильо снова принялся ухаживать за больным — так же заботливо, с таким же терпением, как раньше, но он уже не плакал. Он снова давал больному пить, поправлял ему одеяло, ласково гладил его руку, говорил ему нежные слова, чтобы ободрить его.

Он провёл с больным весь этот день, всю ночь и затем следующий день. Больному становилось всё хуже: лицо стало багровым, опухоль увеличилась; он тяжело, прерывисто дышал, метался, стонал. Вечером доктор сказал, что он не переживёт ночи.

Тогда Чичильо удвоил свои заботы, ни на секунду не спуская с него глаз. Больной смотрел на мальчика, смотрел подолгу и всё ещё изредка шевелил с большими усилиями губами, как будто хотел сказать что-то. Выражение бесконечной нежности мелькало время от времени в его глазах, которые всё суживались и начинали тускнеть. Всю ночь просидел мальчик у постели больного.

Утром, чуть в окнах палаты забрезжил свет, вошла сестра милосердия. Она подошла к постели, взглянула на больного и быстро вышла. Через несколько минут она вернулась обратно с доктором и с одним из служителей, который нёс фонарь.

— Он умирает, — сказал доктор.

Мальчик взял руку больного. Больной открыл глаза, посмотрел на него и снова закрыл их.

В это мгновение мальчику показалось, что больной пожал ему руку.

— Он пожал мне руку! — воскликнул мальчик.

Доктор наклонился к больному, потом встал.

— Он умер, — сказал мальчик.

— Иди, сынок, — сказал доктор, — твоё дело кончено. Иди и будь счастлив, потому что ты этого заслуживаешь. До свидания!

Сестра отошла, вернулась с букетом фиалок, который она взяла из стакана на окне. Она протянула его мальчику и сказала:

— Мне нечего тебе больше дать. Возьми эти цветы на память о больнице.

— Спасибо, — ответил мальчик, взяв цветы в одну руку и вытирая слёзы другой. — Но мне так далеко идти пешком… Фиалки завянут.

И, взяв букет фиалок, он рассыпал их на постели больного:

— Я их оставлю на память моему бедному больному. Спасибо, сестра! Спасибо, господин доктор!

Потом, обращаясь к покойнику, сказал:

— Прощай… — Он не знал, как назвать его. И тогда из самого сердца вырвалось у него то нежное имя, которым он эти последние дни называл его: — Прощай, бедный тата!

И, сказав это, мальчик взял свой узелок и усталыми, медленными шагами вышел из палаты.

В небе занималась заря.

ДЖУЛИО

Джулио учился в четвёртом классе городской школы. Это был красивый двенадцатилетний флорентиец[10] с чёрными волосами и светлым