Перстень Ивана Грозного - Наталья Александрова

Лика бросилась вслед за злополучной бумажкой, пытаясь перехватить ее в полете.

Бумажка приземлилась. На этот раз она лежала на асфальте недалеко от подъезда, но когда Лика уже подошла и протянула за ней руку, бумажка вспорхнула, как живая, и снова закружилась в воздухе, как запоздалый осенний листок.

Издевается она, что ли…

Бумажка плавно опустилась в углу двора. Лика перебежала через двор, наклонилась… и снова в последний момент чертова бумажка взлетела, выскользнув буквально из Ликиных рук.

Похоже, что она играет с ней в кошки-мышки!

Лика уже готова была сдаться, плюнуть на дурацкую бумажку — в конце концов, ей уже надоели эти игры, — но потом подумала, что тогда так и не узнает, что за бандероль пришла на ее имя, и решила сделать последнюю попытку. Потому что если свекровь узнает, что бандероль ее, то убить не убьет, но жизнь качественно испортить может.

На этот раз непослушная бумажка приземлилась возле канализационной решетки. Черт, не хватало еще перепачкаться!

Лика подошла к бумажке, наклонилась — и наконец ухватила ее за уголок.

Ну, слава богу!

Она уже хотела выпрямиться, но вдруг краем глаза заметила, что в решетке люка что-то тускло блестит. Да бог с ним, наверняка какая-то ерунда, фольга от шоколадки…

Однако, приглядевшись внимательнее, Лика увидела, что это не фольга. В щели решетки застрял перстень.

«Ерунда, — подумала она, — наверняка дешевая бижутерия, копеечная поделка из тех, что продают на вещевых рынках».

Однако какая-то непреодолимая сила тянула ее к этому перстню. Вспомнилась вдруг детская присказка «Чья потеря — моя находка!» И как бабушка говорила, что никогда нельзя проходить мимо находки — хоть копеечка, а подобрать надо, а то мимо счастья своего пройдешь. Примета такая.

Лика усмехнулась и наклонилась ниже, протянула руку, осторожно потрогала перстень. Перстень прочно застрял в щели. Она подцепила его пальцем, потянула — и, с трудом вытащив из решетки, положила на раскрытую ладонь.

Перстень был тяжелый, из темного, тускло-золотистого металла. Золотой? Лика никогда прежде не видела золота такого оттенка. Перстень был массивный, судя по всему, мужской, с круглой печаткой. На этой печатке было изображено мужское лицо. Лицо пожилого мужчины… нет, не пожилого.

Это был мужчина без возраста, он казался одновременно и молодым, как утренняя заря, и старым, как мир. У него была остроконечная, аккуратно расчесанная бородка и узкие злые глаза… Лике показалось, что эти глаза заглянули прямо ей в душу. Она вздрогнула и едва не уронила перстень… но в последнее мгновение сжала руку. Да так сильно, что ладони стало больно.

Она оглянулась по сторонам.

Ей показалось, что она почувствовала чей-то пристальный, внимательный взгляд.

Во дворе никого не было, никто не видел, как она копается в решетке канализационного люка.

Впрочем, ей было все равно, хоть бы кто-то ее и увидел. Очень осторожно она разжала пальцы, чтобы рассмотреть свою находку. Перстень тускло блеснул, отражая свет фонаря над подъездом. Показалось ей или нет, что губы узкоглазого мужчины шевельнулись и сложились в сардоническую усмешку?

Она снова зажала перстень в кулаке. Откуда он тут взялся? Кто мог его потерять?

Но это уже не важно. Кто бы это ни был, перстень теперь ему не достанется. «Чья потеря — моя находка!»

Она не хотела, не могла с ним расстаться.

Этот перстень ждал здесь ее, только ее…

Вдруг Лике показалось, что двор уменьшается, что стены окружающих домов надвигаются на нее, стараясь поймать в ловушку и сдавить. Стало трудно дышать, лицо покрылось испариной, ноги как будто приросли к земле.

Наверху громко хлопнула рама окна, послышались звуки музыки. Детские неуверенные руки терзали фортепьяно. Неизбежное «На память Элизе».

Лика перевела дух. Наваждение прошло.

«Черт, что это со мной?» — подумала она, сунула перстень в карман, подошла к своему подъезду.

Здесь ей снова показалось, что кто-то смотрит ей в спину.

Лика обернулась. Во дворе никого не было, только какая-то большая черная птица сидела на ветке одинокого дерева. Ворона? Нет, вороны серые… может быть, ворон? Но у этой птицы был странный, крючковатый клюв. И эта странная птица смотрела на Лику пристально, настороженно… видимо, это ее взгляд Лика почувствовала.

Она тряхнула головой, сбрасывая наваждение, и вошла в дверь.

— Дяденька. — Мальчик в собольей душегрейке поднимает голову от книги. — Дяденька, надоело! Расскажи лучше про Еруслана Лазаревича или про Бову-королевича!

— Негоже тебе, великому князю, пустыми байками развлекаться! — строго возражает пожилой сухопарый дьяк, дядька-воспитатель малолетнего государя. — Тебе надобно всем княжеством править, а для того много чего знать следует! Княжеская доля хоть и завидна, да не проста…

— А мне надоело! — Мальчик топнул ногой, недобро нахмурил брови. — Государь я или не государь?

— Государь, — склонился дьяк, глаза смиренно опустил. — Кто же с тобой спорит?

— А ежели я государь — так должно быть по моей воле! И воле моей нельзя перечить!

— Твоя правда, — вздыхает дядька.

— А если моя, так и должно быть по-моему! — снова топнул ногой и на лицо суровости напустил.

— Ну ладно, слушай… жил в некотором царстве, в некотором государстве…

— Не хочу слушать! — Мальчик снова топнул ногой. — Хочу в ту кладовую, куда меня дядя Михайло водил! В ту кладовую, где бабкино приданое!

— Не можно… — по привычке проговорил дьяк, но мальчик в гневе ударил его:

— Как это — не можно? Мне все можно! Я государь! Не смей мне перечить!

Склонился дьяк смиренно, руки на груди сложил:

— Коли такова твоя воля…

— Такова!

Ничего не поделаешь. Государь — он и есть государь, с ним не поспоришь. Повел дядька малолетнего государя в дальний конец дворца, где находились княжеские кладовые.

— Не сюда! — командовал Иван. — Вон в ту дверку! Туда меня дядя Михайло водил!

— Так то дядя ваш, не мне чета…

И правда, дядя великого князя Михаил Глинский, старший брат его матери Елены, был один из самых важных вельмож при московском дворе, член регентского совета при малолетнем государе, учрежденного покойным великим князем. Ему все можно, не то что худородному дядьке-воспитателю.

— Спорить со мной? — гаркнул на дядьку Иван. — Я велел туда! В эту кладовую!

— Так она заперта…

— А ты вели отпереть!