Возрождение - Олег Верещагин

И «Россию» собирали последние полгода в мастерских депо именно с привлечением этих запасов.

Бронепоезд в погоне за полной надежностью и наилучшей защищенностью был катастрофически перетяжелен. Никто, впрочем, не рассчитывал на его быстрое продвижение – предполагалось, что в сутки удастся проходить хорошо если двести километров. И в любом случае дать скорость больше сорока километров в час жуткая броневая гусеница не смогла бы даже по самому лучшему полотну в идеальных условиях. Дело было в том, что забронировали все – коммуникации и даже внешние переходы, чтобы при случае из бронепоезда можно было не выходить в принципе. Это раз. А два – к бронированию была добавлена еще и противорадиационная защита, причем серьезная, позволявшая проходить даже смертельно зараженные зоны.

Впереди шел вагон с мощнейшей пневматической пушкой, гидравлическим резаком, подъемным краном и солидным запасом рельсов, вооруженный двумя курсовыми крупнокалиберными пулеметами и 23-миллиметровой «спаркой» в башне кругового вращения на крыше. Следом – три локомотива, из которых первый был рабочим, а два других – запасными, хотя в случае необходимости имелась простая возможность запустить их в работу одновременно. Каждый локомотив имел наверху такую же башню, но с «ДШК». Три лучшие сменные бригады дорожников из недавно созданного Гражданского Дорожного Корпуса располагались прямо в локомотивах, на вполне удобных «жилых» местах.

В первом вагоне везли аэросани и несколько снегоходов, а также ехали шесть лошадей, четыре овчарки и располагался запас питания для них – плюс часть «человеческих» продуктов. Вагон был защищен такой же башенкой, как у локомотивов.

Во втором вагоне ехали десять владивостокских лицеистов (младшим был Сенька – брать его в купе к себе и Есении Романов наотрез отказался), и еще десятерых должны были забрать по пути из Селенжинского лицея. Кроме амбразур для стрельбы в стенах, наверху были установлены все те же башенки с «ДШК» – две.

Третий вагон занимал полувзвод преображенских гвардейцев – тоже двадцать человек. Помимо амбразур для стрелкового оружия и двух постоянных пулеметных точек с «КПВТ» в бортах вагон имел наверху танковую башню со 125-миллиметровым орудием.

В четвертом вагоне располагались запасы продуктов, медпункт (два врача и два фельдшера жили тут же, Иртеньев выделил для экспедиции лучших своих специалистов этих профессий), мощная радиостанция и купе: Романова и одно на двоих едущих с ним витязей – Вячеслава Борисовича Жарко и Велимира Владимировича Русакова (свою жену Надежду Русаков с собой не брал, она осталась в Русаковке, а вот старший сын, 11-летний лицеист Вадим, был в поезде). Здесь же везли золотой запас экспедиции – пять тысяч новеньких золотых червонцев, отчеканенных по недавно созданному в результате детского конкурса проекту. Двадцатиграммовые монеты из золота 999-й пробы были с одной стороны помечены пикирующей Птицей Рух, а с другой – имели надпись «РУССКИЙ ЧЕРВОНЕЦ». По ребру монеты шел национальный «растительный» узор.

Сердцем бронепоезда был пятый вагон, почти весь внутренний объем которого занимал генератор, разработанный и лично смонтированный Ошурковым. Во время монтажа Дмитрий Анатольевич почти не спал, почти не ел, стал похож на череп с глазами, ни с кем не мог разговаривать иначе как с криком и полуистеричными обвинениями в тупоумии – а когда его загадочный агрегат заработал и дал энергию, то Ошурков… упал в обморок. В больнице его с трудом привели в себя и отказались выпускать ближайший месяц – физику был поставлен диагноз сильнейшего нервного истощения…

Так или иначе, но энергии, которую давал загадочно урчащий генератор, хватало на полную запитку сразу всех трех локомотивов и всех систем бронепоезда (например – многочисленных прожекторов, дальномеров, прицелов, тепловизоров), причем опять же – на полную мощность. А в коридоре вагона тревожно пахло озоном.

Тем не менее аварийную цистерну с обычным жидким горючим Романов приказал взять с собой. Просто на всякий случай. Она шла сразу за вагоном генератора, а за нею – две цистерны с питьевой водой. Все они, как и вагон генератора, защищались 23-миллиметровой «спаркой» в башне кругового вращения на крышах.

Шестой вагон был точной копией третьего, только гвардейцы там были семеновские. И наконец, замыкал поезд спецвагон, в котором были установлены два 120-миллиметровых миномета с возможностью стрелять через люки в крыше. Гарнизон вагона составляли тоже двадцать бойцов, но не гвардейцев, а дружинников Русакова.

Боеприпасы, часть продуктов, скромные душевые, туалеты, электропечки (в основном – для разогрева продуктов, не для готовки) – все это равномерно и удобно располагалось «под руками» у гарнизона…

Торжественных проводов как таковых не было. Об экспедиции все знали, сейчас, наверное, сотни тысяч человек желали ей успеха. Но все эти люди занимались важным делом, все рабочие вопросы решались в рабочем же порядке, и Романов, последним и в одиночку добравшись до вокзала, удивился не пустынному перрону, а тому скорей, что на нем вообще кто-то стоит.

Это был старик Ждивесть. Романов даже не знал, что он приехал с севера – витязем старик не был, большими делами вроде бы не очень интересовался. Правда, Романову хорошо известно, что среди местных родноверов Ждивесть пользуется недюжинным авторитетом. Более того, переданных на воспитание бывших рабов Ващука старик все-таки «вытянул в люди» почти всех, что само по себе, учитывая контингент, являлось подвигом. И еще… Ждивесть чем-то напоминал Романову ушедшего Лютовоя. Конечно, в старике не было холодной определенной монументальности Вадима Олеговича и его джентльменской европеизированности. А все-таки…

Ждивесть стоял возле самых ступеней на перрон – в куртке на меху, теплых штанах, заправленных в большие унты, в трехпалых перчатках, но без шапки, с непокрытой головой, и его густые седые волосы, шевелившиеся под ветром, забил снег. На поясе, туго перетянувшем куртку, висели длинный нож, большая пистолетная кобура и обереги. Стоял, видимо, довольно давно и неподвижно – уже и снега намело вокруг головок унтов.

Он молча отступил, пропуская Романова на перрон. Тот так же молча прошел мимо, не спросив, зачем Ждивесть проделал весь долгий путь из своих мест. Но потом не выдержал – оглянулся и встретил усмешку еще крепких, целых зубов старика.

– Поезжай, – сказал Ждивесть. – Мы – люди Запада, но солнце – на Востоке поднимается. Показывай ему дорогу в родные наши земли. Не в первый раз нам, людям, ему помогать! – и торжественно, но в то же время очень обыденно, привычно начертал в воздухе Громовой Молот и Солнечное Колесо. Эти знаки Романов хорошо знал, часто видел их. Среди витязей родноверов было несколько; хватало их и среди других людей…

Романов кивнул. Может быть, это было глупо, но Ждивесть, похоже, ничего другого просто не ждал. Он уже простецки совсем махнул рукой и стал спускаться по лестнице – словно на дно озера из поземки. А Романов, секунду постояв, повернул за угол здания вокзала… и споткнулся – ему послышался вдруг отчетливый удар грома, какой бывает по весне во время первых гроз. Он вскинул голову – нет… небо по-прежнему темное, клубящееся, низкое, подсвеченное странным заревом. И все же… все-таки… все-таки… Романов понял неожиданно, очень ясно и отчетливо понял, что Солнце – есть. Оно там, за тучами; оно сейчас садится, потому что наступает вечер. Оно живо, оно не умерло, оно борется с этой тьмой.