Менты, понты и «Скорая помощь». Медицинские рассказы священника-реаниматолога - Иеромонах Феодорит

Работа на «скорой помощи» отличается от любой другой работы в медицине. Нет, не только условиями труда – под снегом и дождем, в грязных квартирах и на стройках, в подвалах и на насыпях железных дорог… в конце концов, у каждой службы есть свои подспудные гадости.

Но все дело в том, что, отработав много лет, ты оглядываешься на прожитую жизнь и понимаешь, что вспоминаются тебе либо какие-то смешные случаи (причем чаще не с больными, а с сотрудниками), либо печальные истории, когда помочь пациенту не удалось. Хирург, терапевт, реаниматолог, невролог с радостью вспоминают вылеченных пациентов. Ты же потерял им счет, один похож на другого, и если когда-то ты чувствовал себя героем – «Откачал!», – то теперь откачанные, привезенные вовремя в стационар, с трудными диагнозами сливаются в единый поток. Ты видишь их час-полтора, как правило, ты не знаешь, что с ними стало потом, они тоже тобой интересуются редко. А если и интересуются и даже благодарят – то чаще всего как раз те, с кем и проблем особых не было: просто ты оказался в нужное время в нужном месте.

А вот те, другие – те запоминаются. Потому что ты вложил в них силы и даже частичку своей души. Но Господь распорядился иначе.

…Мобильные телефоны сильно облегчили жизнь людям – появилась возможность общаться всегда и везде. Вот и сейчас телефон зазвонил, когда мы перекладывали пациента, нуждающегося в переводе из реанимации одной больницы в другую, на наши носилки. Звонил доктор Боря.

– Серег, у меня тут больной тяжеленный! Причем и по болезни, и по весу! Я тебя сейчас вызову…

– Вызывай, только я сейчас на перевозке, когда освобожусь – не знаю.

– Ладно, попробую сам…

Однако когда мы сдали пациента, Борис позвонил вновь.

– Не справляемся. Мы даже вену поставить не можем… а тут родня и друзья толпой… и все врачи, профессора….

Да, тяжелый больной с отягощенным анамнезом в виде врачебных родственников и друзей. Боре не позавидуешь.

Вызов пришел на навигатор, и мы поехали на Новокузнецкую улицу. Я знал дом, в который вызывали. Собственно, его все знают – его снимали в «Иване Васильевиче». Кирпичный дом начала 70-х, индивидуальный проект, простые люди там встречаются редко, но и каких-то коммунистических бонз в нем не было. Артисты, ученые…

Возле дома стояло два автомобиля спасателей и Борина «Газель». Мы поднялись в квартиру. 8 человек спасателей – два экипажа – курили на лестнице. В коридоре и комнате суетились какие-то люди. Борис с напарницей стояли в углу, где в кресле задыхался огромный человек. Кислород, видимо, уже не помогал.

К нам подошла моложавая дама.

– Я доцент Первого меда (она назвала фамилию). Пациента надо отвезти в клинику академика Чучалина. Его там готовы принять.

«Клиника академика Чучалина» звучит красиво. Но вообще-то это 57-я городская больница, и находится она в Измайлово. А мы – в Замоскворечье. И сейчас день. Пробки.

– А что с пациентом?

Борис начал рассказывать.

Пациент – заслуженный полярник СССР, лет 50, жил один в своей двухкомнатной квартире. Судя по всему, человек он был хороший, потому что была у него куча друзей-врачей. Но будучи хорошим человеком, он, естественно, обращаться к друзьям стеснялся. И когда он начал кашлять, он стал это делать в своей квартире с фотографиями пингвинов на стенах.

Однако друзья все-таки доехали к нему где-то недельку назад, послушали легкие и выслушали пневмонию. Естественно, от госпитализации он отказался, начал пить антибиотики, но дня три назад перестал выходить на связь. Друзей было много, каждый думал, что человек звонит другому, и озаботились они все только вчера вечером. Кто-то поехал к нему домой, дверь никто не открыл, ломать дверь никто не стал, через каких-то школьных приятелей нашли его 80-летнюю маму, взяли ключи, открыли дверь и… увидели пациента в кресле, практически без сознания и задыхающегося. Просидел он так все эти дни.

Вызвали «скорую». Приехал Борис. Сознания почти нет, давления вообще нет, одышка… но самое ужасное, что это человек-гора. Мы узнали – он весил 180 кг. Борис – доктор опытный, да и напарница у него уже третий десяток лет на «скорой помощи», но тут и у них волосы зашевелились. Периферических вен нет, давления нет, зато руки – как у быка ноги: не прощупаешь вены. Если вытащить его из кресла и положить – задохнется. Да и как его технически вытащить? Вот Боря спасателей и вызвал. И нас заодно. Тем более, что друзья связались с самим Чучалиным.

И все-таки больного надо лечить. Первым делом – венозный доступ. «Но как?» – был такой анекдот когда-то. Вен действительно нет. Шея – толстая и короткая. К бедру не подберешься. Подключичку сидя – риск дичайший. Решаюсь на яремную вену.

Не люблю я яремку. Я же из детских докторов, в педиатрии – или подключичка, или бедро. Но что ж делать. С трудом пальпирую сонную артерию – пульс даже на ней слабый. Классическим методом тонкой иглой ищу вену. Кажется, нашел. В шприце появилась кровь. Переключаюсь на пункционную иглу… мимо! … еще раз … царапнуло… еще разочек! Ура! Игла в вене. Проводник, катетер, ребята, фиксируем…

Ставим банку.

Дыхание не лучше. На мониторе – тахикардия 140. Сатурация – вообще не определяется. Иногда проскакивает какая-то цифра вроде 73. У трупа такая же будет.

Надо интубировать и на ИВЛ. Понятно, что с этим полегче – я ж не зря в инфекционной больнице работал: там интубировать научишься в любом положении. Проблема в том, что положить его нельзя. Значит, через нос вслепую…

Реаниматологи старой школы интубировать через нос обычно умеют. Это сейчас появилось много технологий, облегчающих жизнь доктору. Раньше их не было, вот и приходилось все самому.

Слава Богу, пока дышит. Смазываю трубку маслом, аккуратно ввожу в ноздрю… Не лезет! Вынимаю, пытаюсь через вторую. Потихоньку ввинчивается. Вот она уже над входом в гортань – слышно шумное дыхание… чуть-чуть наклоняю голову вперед… одно движение – и труба в трахее.

Из угла кто-то аплодирует. Потом оказалось – анестезиолог какой-то элитной клиники. Подключаем ИВЛ. Пациент хватает его, как родного, и прочно зависает на нем ([11] т. е. синхронизируется сразу же).