Врата вечности - Вадим Иванович Кучеренко

поморщившись. Он не любил фривольностей. — Эльфы считают, что это их праматерь, Великая Эльфийка. Она дала начало их роду, а когда умерла, то окаменела и превратилась в остров Эйлин-Мор. Мне это однажды рассказал Фергюс, когда… Впрочем, это не важно.

Вигман притих, как всегда, когда он слышал имя Фергюса. Но спустя какое-то время гном сказал:

— И все-таки не понимаю я этого эльфа. При его-то деньгах жить на этом затерянном в океане скалистом клочке суши, где из развлечений только маяк, насколько я понимаю. Да и тот эльф погасил, как только перебрался на остров. Афанасий, ты его друг, ты мне можешь объяснить эту странность?

— Фергюс не из тех, кто объясняет мотивы своих поступков, — ответил леший. — И он очень не любит, когда у него это требуют. Впрочем, ты можешь рискнуть. Скоро мы встретимся с ним.

— Чур меня, — даже побледнел Вигман. — Я еще не сошел с ума!

И он снова спустился в каюту, чтобы поддержать угасающий дух очередной порцией коньяка.

Очертания острова становились все отчетливее. Заметнее всего была двадцатитрехметровая башня маяка, установленная на холме. В прежние времена в темную ночь его свет был виден всем морским судам в радиусе тридцати километров. Однако сейчас потухший маяк напоминал одинокий крест на старом заброшенном погосте. Скалистый, скудно заросший травой остров Эйлин Мор усеивали камни, скользкие от влаги и мха, такие же опасные и непредсказуемые, как и его владелец, эльф Фергюс.

Не доходя полумили до острова, фрегат убрал паруса. Капитан приказал спустить на воду большую весельную шлюпку, в которой гном и леший добрались до причала.

Афанасий своими все еще зоркими, несмотря на возраст, глазами издалека увидел Фергюса. Эльф стоял у дальнего конца причала, безмолвный, застывший, как каменный сфинкс и, казалось, смотрел не на подходившую к берегу шлюпку, а куда-то вдаль, туда, где море смыкалось с небом. Однако когда леший помахал ему рукой, Фергюс ответил тем же.

Гребцы-водяные дружно затабанили веслами. Шлюпка мягко соприкоснулась с причалом. Вигман и Афанасий сошли на дощатые сходни. Гном часто и мелко семенил своими короткими ножками, чтобы поспеть за лешим.

Внешне Фергюс походил на человека лет пятидесяти, среднего роста, красивого и поджарого, как породистая скаковая лошадь. Он смотрел на своих гостей настороженными и в то же время как будто невидящими светлыми глазами. Когда он заговаривал, то казалось, что он продолжает думать о чем-то своем, далеком от этого обыденного мира и его будничных дел.

— Приветствую тебя, Фергюс, — сказал леший.

Не будь гнома, они обнялись бы при встрече. Их многое связывало в прошлом. Но Фергюс всегда был сух в общении даже со старыми друзьями, а присутствие Вигмана превратило его почти в каменное изваяние, оживляли которое только глаза. Поэтому он лишь кивнул в ответ и спросил:

— Чем обязан чести?

— Мы прибыли к тебе с добрыми намерениями, — поспешил ответить Вигман. И многозначительно повторил последние слова: — Bonа mente!

— Bonа mente? — произнес Фергюс, словно пробуя эти слова на вкус и глядя на гнома глазами холодными, как лед. — Люди говорят, что добрыми намерениями вымощена дорога в ад.

— Вигман действительно хочет сообщить тебе хорошую новость, — сказал Афанасий. — Во всяком случае, он в это искренне верит.

— А ты, Афанасий? — спросил Фергюс, пытаясь заглянуть в глаза лешего. Но этого еще никому не удавалось.

— А я хочу пить, — буркнул тот. — Просто высох от жажды. У тебя найдется стакан воды для старого друга?

— И даже стакан пунша, — подобие улыбки тронуло губы эльфа. — Моя домоправительница Скотти варит замечательный пунш. Не откажешься?

— Не откажусь, — ответил леший и даже облизнулся, предвкушая выпивку. — И не надейся.

— Подождите! — взволнованно запротестовал Вигман. — Прежде позволь мне, Фергюс, вручить тебе наши верительные грамоты. В них все сказано о цели нашего визита.

— Вручай, — коротко ответил Фергюс.

Он взял конверт из дрожащих рук гнома, резким движением сломал печать Совета XIII. Прочитал написанное. Но его лицо осталось бесстрастным. Он небрежно засунул документ в карман, словно это была ничего не значащая бумажка.

— Как насчет пунша, Вигман? — спросил он. — Но для этого тебе придется подняться на холм.

— Я предпочитаю коньяк, — торопливо ответил Вигман. Одна только мысль, что ему придется подниматься на вершину высокого холма, ужаснула его. — Могу угостить тебя старым добрым «l'Hommage».

— Пожалуй, я откажусь, — ответил Фергюс и жестом пригласил лешего следовать за собой. Они ушли. Вигман остался один на причале.

Эльф и леший поднялись на холм по тропинке, которая плавным изгибом вела к каменной ограде, окружавшей маяк. Леший помнил, что когда-то в ограде зиял пролом, заменяющий ворота. Но теперь пролом был заделан, а войти внутрь можно было через кованую решетку, чеканный орнамент которой изображал стаю бабочек с огромными крыльями. Когда-то белая, но уже потемневшая от времени башня маяка напоминала уродливый гигантский гриб. Тишину нарушал только жалобный крик низко парящих над морем олуш, предвещающих изменение погоды. В этих местах шторм мог начаться внезапно только для тех, кто не умел понимать языка и не знал привычек морских птиц.

За оградой леший с удивлением увидел мольберт, установленный посреди двора. За мольбертом стоял худенький старичок-домовой. В крошечной ручке он держал внушительного размера кисть и изредка наносил ею мазки на огромный холст.

Художник был так увлечен своей работой, что даже не оглянулся, когда эльф и леший подошли к нему. Афанасий с любопытством взглянул на картину. На ней царила какофония красок, вглядевшись в которые можно было различить смутно проступающие очертания маяка.

— У нас гость, Аластер, — сказал Фергюс. — Поприветствуй его.

Старичок вздрогнул и обернулся. Леший увидел, что его глаза заросли большими белыми бельмами. Художник был слеп и рисовал по памяти.

— Это наш дорогой мальчик? — спросил он. Робкая улыбка раздвинула его потрескавшиеся губы. — Альф?

— Нет, — ответил Фергюс, и леший уловил в его голосе неожиданные нотки сожаления. — Это мой старый друг леший Афанасий.

— А, — разочарованно протянул домовой. — Скотти будет рада.

Он отвернулся и нанес новый мазок на холст. Окружающий мир снова перестал для него существовать.

— Не обижайся на него, — сказал Фергюс лешему. — Он слишком стар. И, кажется, слепота повредила его разум.

— Почему он ослеп? — спросил леший. Подобные физические увечья были редкостью среди духов природы.

— Аластер любил работать по ночам. Однажды часа в четыре утра он проголодался, пошел на кухню и что-то съел. В темноте он не увидел, что это была отрава для крыс, — пожал плечами Фергюс. — Во всяком случае, так мне рассказала его жена, Скотти, но при этом она отводила глаза в сторону. Перед этим в последнее