Государь Иван Третий - Юрий Дмитриевич Торубаров

проиграл и попал с воеводами в плен. У него в обозе нашли договорную грамоту новгородцев с Казимиром. По повелению Холмского ее отправили великому князю. Посланец нашел его в Руссе. Узнали об этом и новгородцы.

После известия о победе и пленении Борецкого великий князь ждал новгородцев с повинной. А те, по науськиванию литовской стороны, подняли мятеж. Воины заняли места на стенах.

В Литву за помощью поскакал новгородский посланник. Но ему пришлось вернуться. Когда ливонскому магистру доложили, что сторожевой пост схватил новгородского посланника, он приказал доставить его к нему. Вначале тот запирался. Тогда магистр приказал отвести его в подземелье. Посланник, увидев там, что какой-то полуголый человек развел в печи огонь и сунул в него железный штырь, понял, к чему клонится дело, и заорал диким голосом, умоляя отвести его к магистру. Там он все и рассказал. Магистр боялся Казимира больше, чем великого князя, и приказал рыцарям доставить гонца до самой границы с Новгородом.

Когда узнали о том, что помощи от Казимира не будет, боевой дух новгородцев стал угасать. Иван Васильевич, узнав о поведении новгородцев, рассвирепел и приказал привести к нему пленников.

– Вы за короля хотели драться? – глядя на Димитрия, проговорил он. – Тогда получайте: казнить их! – рявкнул великий князь.

Их схватили, выволокли наружу, повалили на колоду и отрубили головы. Один из палачей вытер свой окровавленный меч о подол одежды казненного Борецкого и бросил:

– А грозен наш князь, грозен! – и вздохнул.

– Да, – поддержал его другой палач, – грозен!

А в Новгороде кончался хлеб. Теперь подсуетилась московская сторона.

– Хотим великого князя! – раздался их клич. – Хотим, чтоб Феофил бил челом нашему государю!

Их, как прежде, не закидали камнями. Те, кто это делал, попрятались по норам.

И Феофил со старыми посадниками, подписывавшими договор с Москвой, поехал к Ивану Васильевичу, который стоял на Коростыни, при устье Шелони. Феофил, постигший характер великого князя, сразу к нему не пошел. А стал обходить его братьев, одаривая их, чтоб те за него замолвили словечко.

Митрополит, которого хворь свалила в постель, собравшись с силами, написал Ивану Васильевичу письмо, где просил его, если новгородцы попросят приема, чтобы он их принял. И Иван Васильевич его послушал. Принял и дал мир Новгороду. Но за это они заплатили ему пятнадцать тысяч деньгами и еще серебром. В договоре же новгородцы обязались: «…быть от великого князя неотступными, князей литовских не просить…»

Но после отъезда в Москву великого князя мир продержался недолго. Марфа Борецкая не могла простить казнь своего сына. И она пошла к боярину Василию Ананьину, который недавно был посланником в Москве и нагрубил там великому князю.

– Здрав будь, боярин, – приветствовала она его.

– И ты, матушка боярыня, будь здрава. Что тя привело ко мне? – спросил он, пытливо глядя на нее.

– Что остается мне, бабе, делать, коль вы, мужики, попрятались в норы, – ответила она зло.

Ее губы плотно сжались.

– Ты зря, матушка боярыня, так говоришь. Мы борьбы не оставляли. – Он затравленно посмотрел по сторонам. – Мы спросим с тех, кто орал за Москву, будь она неладна.

– А… знаю. Они живут на Славкове и Никитиной улице, – ответила Марфа, явно желая, чтобы боярин исполнил свои слова.

– Да, да, матушка, вот мы туда и наведуемся. Пущай все знают, как ратовать за Ивана. – Он говорил эти слова с напором, точно изменники были перед ним и он хотел выразить им свое презрение.

– Вот, вот… правильно. Еще и бояр Полинарьиных не обойдите. Они особенно ратовали за московского. Ты кого берешь? – неожиданно спросила она.

– Да… – замялся он.

– Ты говори, я людей знаю. А спрашиваю, чтоб там у тя перебежчиков не было, – пояснила она.

– А-а-а, – протянул он, – да Селезневых Матвея и Якова.

– Знаю их. У них Иван казнил брата Василия вместе… – она тяжело вздохнула, – с моим Димитрием.

– Андрея Телятева, Моисея Федорова, Афанасьева, – продолжил он.

– Знаю и их. Все они потерпели от Ивашки, – презрительно закончила она.

Ананьин не был пустобрехом. Вскоре послышались предсмертные крики, мольбы. Запылали дворы. Люди расплачивались за свою верность Москве. Но… было уже другое время. Жалобы посыпались в Москву. Они позвали Ивана в новый поход.

Глава 6

– Прошу к столу! – раздался звонкий, ироничный голос Софьи.

– Идем! Идем!

За обеденным столом вместо полумягких кресел стояли какие-то потертые стулья. На столе, в больших тарелках, – по рыбке, немного зелени и небольшая порция чечевицы, скудно политая маслом. А в середине, на блюде, что-то напоминало лепешку, посыпанную тонким слоем сыра.

– Да-а-а, – Андрей протянул, подставляя сестре кресло, – видел бы это наш отец! – и глубоко вздохнул.

– Скажи спасибо, что это есть, – проговорил Мануил. – Если бы не Софьюшкины вышивки, пальцы бы свои сосали, – закончил он, вонзая вилку в тощую рыбку.

– Да, кстати, кому сегодня идти на рынок, Софьюшка? – Андрей повернулся к сестре. – Тебе вчера удалось закончить вышивку? – спросил он, запихивая в рот салатный лист.

– Да. А идти тебе. – И она скосила на него глаза.

– Хорошо, – отрешенно произнес он, проводя рукой по молоденькой бороденке, – только бы не получилось, как в прошлый раз.

Тогда ему не удалось продать ни одного Софьиного рукоделия. На рынке была почему-то одна беднота. Они брали в руки изделия, любовались, вздыхали и… клали на место.

– На все воля Божья, – философски заметила она, – но что дальше делать будем? – с тоской сказала Софья.

– Я же говорил, надо уезжать к дяде, – ответил Андрей.

– И быть потом магометанкой? Нетушки! – с жаром воскликнула сестра.

– Ну и что? – ехидно произнес Мануил.

– Турок на тебе женится. Как-никак, ты племянница последнего византийского императора! – засмеялся Андрей.

– Над чем смеешься? – укоризненно глядя на него, сказала Софья, вытирая не совсем свежим столешником свои яркие, выразительные губы.

– Он еще не сказал, – хихикнул Мануил, – что если на тебе женится турок, то ты будешь десятой женой в его гареме.

– Почему десятой? – недовольно бросила она.

– Почему? Да потому, что у них обычай такой…

– Хватит! – осадил Андрей. – Женитьба, замужество! Она уже один раз вышла замуж и стала королевой, – в сердцах произнес Андрей.

– Я, что ли, виновата? Это все Виссарион, – чуть не плача, возмутилась она.

– Будет! Нам еще ссориться не хватало, – миролюбиво сказал Мануил и добавил: – Ты, брат, иди на рынок, пока там народ есть.

– Да иду, иду, – ответил тот, поднимаясь. – Софья, где у тебя товар? Давай.

Она быстро поднялась и торопливо направилась в свою комнату. Взяв у нее узелок с вышивкой, он задумчиво произнес:

– А куда подевался Виссарион? Что-то он ничего не сказал.

– Да, – сказал подошедший Мануил, – сколь времени прошло, – и разочарованно махнул рукой. – Думаю, – добавил он, – Виссариона мы больше