Новые странствия Салли Джонс - Якоб Вегелиус

Так вот, значит, кто украл из шкафчика запасной ключ от камбуза!

Темная фигура сошла на причал и исчезла из поля зрения. Что мне делать? Дать о себе знать или остаться в укрытии? Шаги медленно приближались. У меня не было сил пошевелиться.

Первые рассветные лучи чуть разбавили ночную мглу. Поэтому я отчетливо видела, как Дженкинс прошел всего в нескольких метрах от меня. Плечи опущены, руки глубоко спрятаны в карманы пальто.

Сомневаюсь, что издала хоть малейший звук, но Петух, верно, все же почувствовал мое присутствие. Он мотнул головой и нервно затоптался на плече хозяина. На долю секунды на меня уставилось его невидящее око.

Пройдя еще несколько метров, Дженкинс остановился.

– Что там? – шепотом спросил он то ли у себя самого, то ли у Петуха.

Потом я услышала, как он повернул обратно. Он ступал осторожно.

Я попыталась поглубже втиснуться между ящиками. Но это было бессмысленно. Когда Харви Дженкинс заглянул в проем, я знала, что он видит меня.

Он стоял молча и как будто думал, что ему сказать. Или как поступить. Худое лицо его в бесцветном сумраке выглядело изможденным. Взгляд, встретившийся с моим, был очень усталый.

Наконец Дженкинс вздохнул и сказал:

– Прости меня.

И пошел дальше.

Через полминуты я осмелилась выйти. Пристань была пуста. Над рекой, плотный и серый, плыл утренний туман.

Однажды теплым майским вечером пароход «Фуншал» вошел в Тежу. С крыши нашей рубки я видела, как судно, не доходя до города, стало на якорь в пятне солнечного света. На воду спустили баркас, который двинулся к берегу.

Я поспешила на трамвай и добралась до Кайш-ду-Содре как раз вовремя: Старшой выходил из здания таможни с мешком на плече и дымящимся окурком сигары в зубах. Он ничуть не похудел и не изменился. А значит, плавание на борту «Фуншала» прошло хорошо.

Увидев меня, Старшой расплылся в улыбке и поставил мешок на землю. Мы пожали друг другу руки, обнялись. Я указала на круто уходящие вверх улочки Алфамы. Старшой понял, что я имею в виду. Ана ждала нас на ужин.

– Хорошо, что, прежде чем сойти на берег, я успел ополоснуться и переодеть рубашку, – радостно сказал Старшой.

Не припомню, когда мы в последний раз так веселились. Видно было, что мои друзья соскучились, и я чувствовала такое тепло внутри, будто там растопили камин. Мы ели белую спаржу и вареных лангустов, которых синьор Фидардо купил на рынке Меркадо-да-Рибейра. После застолья Старшой открыл свой мешок и раздал подарки. Мне он привез свайку[3] в кожаном чехле. Ане и синьору Фидардо досталось по большому яркому гамаку из Баии. Нет гамаков красивее и лучше, чем те, что вяжут в Баие.

На самом дне мешка у Старшого лежал футляр с маленькой красной гармоникой. И вот сейчас он достал ее, пока синьор Фидардо настраивал гитару, а я поудобнее устраивалась на диване.

А потом Ана запела. И все мои тревоги тут же забылись.

Когда я утром вышла на палубу, Старшой сидел с подветренной стороны за рубкой в штанах и нижней майке. Сдвинув шапку на затылок, он подставил лицо первым лучам солнца. Рядом стоял наш помятый кофейник и две кружки.

– Morning[4], – сказал он, услышав мои шаги. – Бери кружку, кофе еще горячий.

Я налила себе кофе и села рядом.

– Говорят, этот Харви Дженкинс нашел тебе работу в луна-парке, – сказал Старшой. – Ну и как? Понравилось?

Накануне вечером синьор Фидардо рассказал Старшому о том, как я помогала эвакуировать больных с «Кампании». Но о моей работе в луна-парке речи особо не шло.

Я достала из кармана комбинезона несколько исписанных листов и протянула Старшому. Он удивленно взял их.

– Что это? – спросил он. – Ты хочешь, чтобы я прочел?

Я кивнула. Прошло три недели с тех пор, как парк аттракционов Брокдорффа уехал из Лиссабона. За это время я много думала о Харви Дженкинсе и о том, что он искал на «Хадсон Квин». Самое важное я напечатала на своем ундервуде.

– All right[5], – сказал Старшой. – Только, чур, не торопи меня. Ты же знаешь, я медленно читаю.

Я пошла вниз сварить еще кофе, а заодно взяла свайку. Потом мы сидели на палубе, наслаждаясь утренним солнцем. Старшой читал, а я с помощью свайки делала новые огоны[6] на старых швартовых.

Когда Старшой наконец закончил, он отложил листы и изумленно уставился на меня. Потом улыбнулся во весь рот и сказал:

– За тобой нужен глаз да глаз: стоит отвернуться – и ты попадаешь в удивительные истории.

Я пожала плечами. Пожалуй, в его словах что-то было.

На лице Старшого появилось задумчивое выражение.

– Ты правда хочешь сказать, что Дженкинс заставил этого поляка уволиться? Чтобы ты могла получить его работу?

Я кивнула. Во всяком случае, так говорила Маргоша.

– И Дженкинс, значит, хотел, чтобы ты крутила карусель, пока он будет в свое удовольствие шарить на «Хадсон Квин»? – вслух размышлял Старшой. – Чушь какая-то… И проник на борт, воспользовавшись украденным ключом, так?

Я снова кивнула. Вероятно, Дженкинс украл запасной ключ от камбуза в то воскресное утро, когда явился с нежданным визитом. И так получил доступ к остальным ключам от судна, поскольку шкафчик с ключами висит на камбузе.

Старшой потер подбородок.

– Но что же он делал у нас на борту? – спросил он. – У нас что-то пропало?

Я покачала головой. Все было на месте.

– Но если он не собирался ничего красть… – медленно проговорил Старшой. – Что ему было нужно? Может, он что-то искал?

Я выразительно кивнула. Именно так я и думала. Я встала и сделала знак Старшому идти за мной.

Много времени ушло на то, чтобы показать ему все, что я обнаружила. Следы Дженкинса были повсюду, но увидеть их было не так-то просто. Обшивка в рубке и в трюме была снята и снова прибита. Крышки всех патрубков в машинном отделении откручены и снова посажены на место. Остались даже царапины, указывающие на то, что Дженкинс копался среди чугунных чушек, сваленных для балласта в трюме.